Виктор чертовски разозлился на Пуму, однако при встрече решил вида не показывать и даже не напоминать. Как будто ничего не случилось. Пусть только скорее в укромном уголке примостит свою румяную щёчку у него на груди. Даже словом не помянет, будто и не ходил никуда. Скорее всего, забыла, или нельзя было открыть окно. Мало ли какие в отделении порядки? Да не могла Пума взять и просто надуть его из чисто спортивного интереса. Или всё-таки надула?
В начале обеденного перерыва Магницкий сбегал на шестой этаж занять очередь на бильярд, после чего помчался в кафе-беляшную. Увидел в хвосте очереди Пуму, но даже не вздрогнул, она стояла с комсоргом Милой, просто кивнул, прошёл к Забаве, который уже лазил по карманам в поисках денег. Возле них очутилась Мила.
– Что как не свои, мальчики? Купите нам четыре беляша и два стакана какао, мы пока столик забьём.
– Только не до смерти, – согласился Забава. – Он нам в стоячем положении ещё не раз пригодится. Не последний день живём, девушки!
Борис расплачивался, Виктор носил тарелки и стаканы к высокому столику с миниатюрной круглой мраморной столешницей, за которым они еле разместились вчетвером – стоя. Очутившись рядом, почувствовал намеренное касание локтя Пумы и руку не убрал, но подумал сердито: «Ишь, надула, как резиновый шарик, теперь по новой начинает фокусничать».
Забава первый разделался с беляшами, вытерев салфеткой пальцы, скомкал её в тарелку.
– Ну, я готов к труду и обороне. Идём, Витёк, сыгранём партийку. Чувствую, сегодня насухо тебя обставлю. На что спорим?
Пума снова коснулась локтем, загадочно улыбаясь.
– Эх, Забава, вот я бы тебе рога враз обломала. От борта в среднюю лузу, – сказала Мила, отставляя стакан в сторону. – Витёк, будь другом, уступи партию девушке.
– Играйте, – легко согласился Магницкий, – из комсомольского возраста я выпал, из молодых специалистов тоже попросили перейти в пожилые. Мне теперь нельзя торопиться, надо тщательно пережёвывать горячую пищу.
Когда комсомольцы убрались на свой бильярд, они с Пумой, не тратя время понапрасну, очутились в армовской комнате, недовольно разглядывая друг друга.
– Что показало медицинское обследование? – чрезмерно вежливо поинтересовался Магницкий, окончательно утверждаясь в мысли, что ни в какой больнице Лариса не лежала. Уж слишком чудесно выглядит.
– О, многое…
– И что конкретно?
– Конкретно мог бы и не обещать, что придёшь, никто за язык не тянул, я бы пережила.
– Я приходил, между прочим, как дурак, с букетом цветов. Бегал искал твоё раскрытое окно, где ты сидишь на подоконнике и ждёшь меня.
– Это я, как дура, три часа жарилась на подоконнике, а ты не пришёл.
– Пришёл, тебя не было!
– Я ждала, ты обманул.
– Неправда, как дебильный, носился с цветочками вокруг всех трёх корпусов, круги давал. Из окошек кричат: «Мужчина с букетом, вам кого нужно?». А мужчина назвать фамилию права не имеет, головы не поворачивает – глухонемым притворяется.
– Зато сейчас можешь говорить, что душеньке угодно. Всё равно никто не поверит.
– Да уж.
Оба замолчали. Пума с деловитым видом уселась на рабочее место программиста, занялась отладкой. Магницкий ощутил себя посторонним человеком, однако никак не мог уйти. Стоял, засунув руки в карманы с хмурым видом, смотрел в экран, на скачущие зелёные цифры, похожие на танцующих чёртиков. Вдруг Пума взглянула исподлобья, весело и хитро, вскочила, прыгнула, обвив шею руками.
