Комическое, или О том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия - страница 9

Можно без конца вспоминать элементарно комедийные сценки, сценки, способные вызвать смех. Например, Смоллет повествует о том, как художник попал по недоразумению в одну постель с лысым капуцином и принял голову последнего за биллиардный шар…

Граница между смешным и комическим диалектически гибка и подвижна: явление, в определенных связях и обстоятельствах способное выступать как смешное, при других обстоятельствах может быть комично. Когда несколько спичек подряд ломаются, а их серные головки крошатся, человек недоумевает, злится, порой смеется. Но подлинного комизма здесь нет. А вот в фильме «Великий гражданин» Шахов предлагает директору спичечной фабрики закурить с помощью его собственной продукции. И неудачные попытки человека, которого можно с полным правом назвать «творцом огня», зажечь спички собственного производства полны комизма.

Когда у человека неожиданно падают брюки, окружающие могут реагировать на это смехом. Но для появления истинного комизма это, как и всякое недоразумение, должно предстать в своем общественном свете и значении. Именно так происходит в рассказе «Гришка Хват» Г. Троепольского:

Весной дело было. Он ведь, Гришка-то, работает в колхозе только весной, когда сеют, да осенью, когда хлеб на токах. Ясно дело, живет так, – Евсеич сделал выразительный жест – сгреб ладонью воздух, сжал кулак и сунул в карман. – Вот как он живет, этот Гришка Хват: урвать себе, а там хоть трын-трава.

– Ну, а при чем здесь порты?

– Вот и стряслось с ним. Назначили его, значит, на тракторную сеялку вторым севаком – семена засыпать, диски чистить, маркер поднимать. Никогда Гришка не упустит, чтобы не хапнуть, и тут, ясно дело, не утерпел: насыпал пшеницы в кулек, килограмма полтора, и привязал пояском под ватные порты сбоку. Да… К вечеру было, последний ход ехали. Подъехали к табору, а Гришка-то – прыг с сеялки! Пуговка-то! – и оторвись. Да случись тут кусок пласта торчком под ногами, он и споткнулся. Брык! – голым задом к табору. А кулек сбоку мотается. Мамушки мои, срамота какая! Бабы накинулись гуртом: «Снимай порты! Что у тебя там привязано?» А он задрал нос, одной рукой штаны держит, а другой кулаком трясет: «Я вам покажу, как над больным человеком насмехаться! Грызь, – говорит, – у меня табаком обвязана». А и никакой грызи у него сроду и не было…

Вот и смеются меж собой теперь колхозники: «А грызь-то у Гришки пшеничная!» Вот мы с Петей и вспомнили. Дела, право слово!

В чем же дело? Почему в одних условиях сломавшаяся спичка или упавшие брюки подлинно комичны, в других – нет?

Обстоятельства, обостряющие противоречия и помогающие раскрыть их социальную природу, придают смеху комедийный характер. Комично то явление, в котором несоответствие его «истинному назначению» (идеалу) раскрывается в наглядной обостренной форме, когда появляется конкретная, реальная мишень и смех из беспредметного становится нацеленным, предметным. Комическое имеет широкую общечеловеческую значимость и своим объективным содержанием способно вызвать к себе эстетическое отношение, имеющее определенную социальную цель и направленность.

А. В. Луначарский подчеркивал, что в комедийном искусстве «больше, чем где-нибудь, заметны черты социальной устремленности»[14]. Непосредственная социальная ткань в юморе более ощутима, чем в лирике и эпосе[15]. При этом сама социальность может быть различных типов. В докторской диссертации «Смех и смешное», защищенной в Париже в 1952 году, Давид Викторов пишет: «Смех (как высшая демонстрация нашей психической жизни) зависит от эпохи и страны, и, с другой стороны, следовательно, смех так же социален, как и язык»