Коген также обращает внимание на кантовское разделение чувственности и рассудка как двух «стволов» познания, которые, возможно, имеют общий корень. Это разделение фундаментально для трансцендентальной методологии: чувственность обеспечивает данность объектов, а рассудок – их мыслимость. Однако вопрос о единстве этих способностей остается открытым, что имеет далеко идущие последствия для последующей философии, включая неокантианство.
Философские следствия анализа Когена значительны. Во-первых, его интерпретация Канта подчеркивает активную роль познающего субъекта в конституировании объекта, что предвосхищает центральные темы неокантианства (особенно Марбургской школы, к которой принадлежал сам Коген). Во-вторых, его акцент на методологической строгости и научности трансцендентального подхода повлиял на современную эпистемологию, включая дискуссии о природе априорного знания. В-третьих, его анализ синтетических суждений a priori и их роли в науке остается актуальным для философии математики и естествознания.
Таким образом, комментарий Когена не только проясняет кантовскую «Критику», но и раскрывает ее потенциал для дальнейшего развития философской мысли, демонстрируя, как трансцендентальный метод может быть применен к проблемам науки, метафизики и этики.
Трансцендентальная эстетика.
Герман Коген в своем комментарии к «Критике чистого разума» Канта предпринимает глубокий анализ трансцендентальной эстетики, раскрывая ее философские следствия для неокантианства и современной философии. Центральным для его интерпретации является понятие синтетического суждения a priori, которое у Канта выступает как условие возможности научного опыта. Коген подчеркивает, что это понятие указывает на активное полагание и вкладывание, посредством которых научный опыт конституирует свои объекты. Таким образом, трансцендентальное познание у Канта – это не пассивное отражение реальности, а активное структурирование опыта через априорные формы чувственности и рассудка.
Коген обращает внимание на двойственность кантовского подхода к чувственности: с одной стороны, Кант стремится согласовать свою теорию с обыденным эмпирическим опытом, а с другой – утверждает необходимость чистого созерцания как условия математического познания. Это приводит к сложному взаимодействию между эмпирическим и априорным, между ощущением и чистым созерцанием. Коген критически оценивает кантовское использование термина «созерцание» (Anschauung), отмечая его неоднозначность у предшественников (Платона, Декарта) и подчеркивая, что для Канта ключевым является именно чистое созерцание как условие синтетического познания a priori.
Важным моментом в интерпретации Когена является критика кантовского понятия «данности» (Gegebenheit). Кант, стремясь учесть эмпирический аспект познания, говорит о воздействии объекта на субъект, что создает видимое противоречие с идеей активного вкладывания форм чувственности. Коген, однако, утверждает, что это кажущееся противоречие разрешается, если понимать «воздействие» не как пассивное восприятие, а как корреляцию между активностью субъекта и структурой опыта. Таким образом, даже эмпирическое созерцание оказывается опосредованным априорными формами.
Анализируя кантовское учение о пространстве и времени, Коген акцентирует их роль не просто как субъективных форм, а как условий возможности научного познания. Пространство, будучи чистым созерцанием, является основой геометрии, а время – условием механики. При этом Коген подчеркивает, что Кант не сводит пространство и время к психологическим феноменам, а рассматривает их как трансцендентальные структуры, делающие возможным объективное знание. В этом контексте Коген критикует попытки интерпретировать кантовский трансцендентальный идеализм как субъективный идеализм в духе Беркли, указывая на то, что пространство и время у Канта обладают эмпирической реальностью, хотя и лишены абсолютного статуса вещей в себе.
