Пару лет назад Алина шла по улице и отведённые ей сорок пять лет в мгновение сократились до пяти. Она замерла посреди улицы, глядя на свое запястье, а вокруг сновали люди, иногда её толкая, а Надя дергала её за рукав. Но она не могла отвести взгляда от часов.
Но иногда таймер спасает жизни.
Она, едва не позабыв о Наде, за что после себя ненавидела, сорвалась домой, тут же набирая номер Максима. Она излишне внимательно смотрела по сторонам, обращала внимание на любую мелочь, как будто ей отводилось не пять лет, а несколько минут и она пыталась узнать причину своей преждевременной кончины.
Надя плакала, капризничала и не хотела ехать. Она цеплялась за Алину и говорила, что та обещала, что они пойдут в зоопарк. Алина даже не помнит, как дала своей дочери подзатыльник и плачущую затащила в такси, опять набирая номер мужа.
Тот не отвечал, и Алина нервно кусала губы, отгрызая сухую корочку, до солоноватого привкуса во рту и едва ли не плакала от бессилия. Когда Максим наконец-то ответил она облегченно выдохнула, как будто уже была спасена.
Заикаясь и глотая слова, она рассказала о случившемся. Таксист вежливо молчал и даже не просил успокоить надрывающуюся в плаче Надю, у которой покраснело от натуги все лицо. Девочка, захлебываясь словами повторяла, что хочет к папе, а мама плохая.
Максим приехал всего лишь спустя пять минут, после того как Алина и Надя перешагнули порог дома. Надя уже успокоилась и не рыдала, только всхлипывала и бросала на мать обиженные взгляды.
Но в тот момент Надя только раздражала Алина, хотелось отвесить подзатыльник сильнее, чтобы наконец-то Надя куда-то ушла и не мелькала рядом. Это было не впервой, но в этот раз вспышка раздражения была такой силы, что Алине показалось, что она способна едва ли не убить свою дочь. Та постоянно капризничала и что-то требовала и Алина в этот момент, за что после ненавидела себя, искренне желала, чтобы её дочь просто исчезла.
В младенчестве Надя постоянно плакала. Она не давала спать ни Максиму, ни Алине. Максим спокойно вставал по ночам и укачивал дочурку, напевая колыбельную.
Казалось, его совершенно не волнует отсутствие сна и не раздражает детский плач.
Алина утыкалась лицом в подушку, крепко жмуря глаза, стараясь игнорировать раздражающий детский плач.
Алина не могла понять, что хочет Надя. Казалось, та плачет лишь для того, чтобы плакать, и чтобы Алина не сделала та продолжала вопить. Девочка взрослела, а её нрав не менялся.
Надя росла до ужаса капризной, она постоянно что-то требовала. Постоянно говорила, что хочет к папе, могла бросить тарелку с едой на пол, если ей что-то не нравилось и постоянно требовала внимания, времени, красивых вещей. Всего-всего-всего.
Максим с отцовской любовью называл на Надю принцессой, а Алина мысленно, с какой-то злостью, думала о том, что та по-настоящему избалованная принцесска. Алина не прекращала попытки донести до Максима, что тот излишне балует дочь, но казалось, он за своей слепой отцовской любовью не видит проблемы.
Лишь, когда Алина была в обществе своей подруги – Кристины, ей казалось, что она сбрасывает вечно сковывающие её тяжеленые кандалы неуверенности в себе, раздражения, неудовлетворенности и разочарования.
Кристина была её коллегой, они познакомились и сдружились благодаря работе. Она была женщиной тридцати лет, но поразительно молодо выглядящей. Кристина курила, завивала темные волосы и читала Достоевского. У неё был громкий смех и лукавые темные глаза.
