Комплексное плавание, или Дни, когда я научилась летать - страница 2

Когда я прихожу домой, там уже накрыт стол. Как будто мы ждем гостей. Что странно, ведь у мамы никогда не хватает времени на друзей. Она бегает туда-сюда, раскладывая на столе сервировочные подставки и тканевые салфетки. Тканевые салфетки? Вот это да! Мой брат Рауль ― один из самых странных мальчиков из тех, кого я знаю. Ему сейчас тринадцать лет, и он, кажется, занят чтением комиксов. Он день и ночь ходит в одной и той же зеленой толстовке. Но я обещаю, что не буду тратить время на рассказы о брате. Весь остальной мир и так тратит на него слишком много времени. Я так делать не буду. В комнату входит мама. Глядя на ее чрезмерную активность, я решаюсь начать разговор.

– Мы кого-то ждем к ужину?

– В смысле, кого-то ждем? Лола, это твой прощальный ужин.

Пожалуй, мне нужно кое-что объяснить, прежде чем я продолжу. Завтра я еду в город Салту-Бониту. Это маленький, совсем крошечный городок. Если вы спросите, почему я решила провести каникулы в этом городке, в гостях у моего дяди, я не смогу вам ответить. Подростковые причуды, понимаете? Вы же знаете, что это такое. А я, честно говоря, не знаю, но с двенадцати лет в самые неловкие моменты использую это оправдание: подростковые причуды, понимаете? Вы же знаете, что это такое.

Каким-то непостижимым образом моя тактика, похоже, работает. Люди всегда все мне прощают.

Ужин, пусть необычный и тщательно обставленный, похож на любой другой ужин. Рауль ест быстро, не делая ни малейших пауз, мама задает мне тысячу практических вопросов, а я стараюсь не затрагивать единственную тему, которую мне всегда хочется затронуть.

– Может, тебе стоит взять с собой прививочный сертификат?

– Я же не в Амазонию еду, мам.

– А было бы круто, если бы ты поехала в Амазонию.

Эта фраза принадлежит моему брату ― он часами размышляет о челюсти аллигатора, которую нашли в джунглях. И в завершение этой сверхважной темы, как только мама спрашивает, собрала ли я все необходимое для поездки, не нужно ли мне еще что-нибудь, я отвечаю. Вернее, я затрагиваю тему, которую всегда хочу затронуть. Тему, которой мне следует избегать.

– Да, мне кое-что нужно. Мне нужна фотография папы.

Гробовое молчание. На меня косятся. Косятся аллигаторы. Косятся гремлины. Я выбегаю из-за стола и закрываюсь в своей комнате. Подростковые причуды, понимаете? Вы же знаете, что это такое.

Я складываю вещи в чемодан и слушаю кассету с голосом отца ― я расскажу о ней позже, но вы имеете полное право удивиться, почему эта кассета появляется в рассказе только сейчас. В комнату входит мама. Разумеется, без стука.

– Ты собираешься лечь спать с мокрой головой?

– Я не успела посушить волосы. Пришлось сбежать с соревнований.

– Сегодня были соревнования?

– Сегодня были соревнования.

– Прости, детка. Я так завертелась с этой твоей поездкой. И как?

– Золотая медаль!

Я вытаскиваю из-под одежды золотую медаль, висящую у меня на шее, и показываю маме. Она мило улыбается. Я изображаю полуулыбку, на сей раз не такую вымученную и натянутую. Мама улыбается глазами. Да, я вижу, что мама гордится мной. Я это вижу.

– Еще одна золотая медаль!

Как раз в тот момент, когда она собирается подойти ко мне ближе, я слышу знакомый звук, доносящийся из другой комнаты. Брат тяжело дышит. Помимо того, что он самый странный ребенок на планете, у него еще и астма. Астма, которая дает о себе знать всякий раз, когда мама решает подойти ко мне ближе. Мама расстроенно смотрит на меня ― ведь она относится к моему тринадцатилетнему брату как к хрустальной вазе. Я снова прячу медаль под футболку и говорю то, что, как я знаю, она хочет услышать: