Комплексное плавание, или Дни, когда я научилась летать - страница 3



– Иди к нему. Это всего лишь еще одна медаль.

Салту-Бониту

― Видел красного «Жука»[1]! ― кричит Рауль, как будто ему шесть лет, а не тринадцать.

– Ну, это уже не смешно, они все достаются тебе, ― с гордостью отвечает мама.

Рауль улыбается, а затем говорит единственную по-настоящему умную вещь, которую я когда-либо от него слышала:

– Это ты делаешь так, что они все достаются мне.

Это факт. Так происходит с тех пор, как он родился. Или, по крайней мере, с тех пор, как Раулю поставили диагноз «астма», ― ему достается все. Я, конечно, этого не помню: этот период в моей жизни ― как засвеченная кинопленка. Но в то же время эта пленка наполнена привнесенными моей матерью воспоминаниями, которые в основном состоят из истории о моем прыжке в бассейн и трехсот тысяч других воспоминаний о детстве и астме моего бесценного братика. Таких воспоминаний триста тысяч. А история, которая меня действительно интересует, не входит в это число.

Дома я никогда не выигрывала и никогда ни за что не выиграю. Я давно отказалась участвовать в этой игре. Дело в том, что Рауль действительно очень умный и умело, как никто другой, манипулирует своей астмой. Он использует ее как прямой и действенный инструмент власти. А я? Я плаваю. А еще внимательно слушаю голос отца ― как сейчас.

* * *
Из водицы вылезай-ка,
Ты давно не ел, не пил.
Ну, давай скорее, зайка ―
Наш любимый крокодил.
В крокодиле много лени,
Сытный ужин стынет, ждет.
За морщины на коленях
Мать твоя тебя убьет.
Словно маленькая птичка,
Крайне скупо рыбку ешь,
Без добавки худ, как спичка,
Словно ужин был не свеж.
Спи всю ночь, мой друг, спокойно,
Под кроватью монстра нет.
Сны пройдут потоком стройным.
Засыпай, потушен свет[2].
* * *

Мы на полпути в Салту-Бониту, и эти двое продолжают играть в поиск красных «Жуков» на дороге. Папин голос записан на кассету, которую я нашла среди маминых вещей. Думаю, он был музыкантом. Я узнала об этом после того, как продала несколько золотых медалей, купила плеер и прослушала эту кассету. Я представляла, как он записывал эту песню для меня. Может быть, я плохо спала или плохо ела. С детьми такое часто бывает. Да и кто еще в нашей семье, кроме меня, подолгу сидит в воде?

Что сказала мама, когда я нашла кассету и пришла к ней с вопросом, правда ли это голос моего папы? Ничего. В ее голове крутятся остальные триста тысяч историй. Все место занимает безграничная любовь к Раулю ― сколько я себя помню. И вот она заговаривает со мной.

– Выключи, Лола.

– Что? ― отвечаю я, как будто не расслышав.

Я нахожу все новые и новые способы, как держаться подальше от своей семьи. Плеер ― лишь один из них.

– Выключи, милая. Побудь немного с нами. Совсем немного.

Я пожимаю плечами. И продолжаю слушать папин голос. Рауль пользуется случаем и встревает.

– Ей не нравится играть в «Жука», потому что «Жук» есть у очкарика.

Итак, я продолжаю. Он, конечно, говорит о мальчике. Мой брат – гений. Абсолютно точно.

– Какой еще очкарик? ― спрашивает мама.

– Боже мой, Рауль, покоя от тебя нет. Может, он и очкарик, но я уверена, что он разбирается в жизни лучше, чем ты. Прекрати, ― говорю я, а он делает вид, что не слышит.

Пока я перематываю пленку, чтобы переслушать песню и избежать очередного неловкого разговора с семьей, я понимаю, что мы уже приехали в Салту-Бониту. Маленький странный городишко. Улицы узкие и пустые. Деревья по форме напоминают фрукты. Я ничего не помню о предыдущих поездках сюда, хотя в детстве бывала здесь несколько раз. Я чувствую непривычный холодок и своего рода боль в животе, когда наша «Бразилия» едет по улицам города. Машина трясется, двигатель громко ревет, и я могу только думать, что это место какое-то загадочное.