Однако показать этого ей никак нельзя – надо держать лицо. Как учительница она должна возмутиться – басни Эдик явно не выучил и даже не удосужился прочитать. Да и на прошлом уроке, несмотря на присутствие, явно занимался чем-то посторонним, думая отнюдь не о восседающей на ёлке пернатой чёрно-серой любительнице комплиментов и не о хитроумной коварной рыжей бестии, и никак не о злополучном лакомом для обеих куске сыра.
Александра Витальевна, как того требуют профессиональные правила, меняет интонацию:
– Это, вообще-то, Иван Андреевич Крылов придумал в начале XIX века! А ты должен был выучить наизусть и на следующем уроке рассказать!
Она видит виноватую расстроенную физиономию и понимает, что прошлый урок на минувшей неделе для Эдика Раззубова прошёл даром, ведь басню они подробно и основательно разбирали. Но всё это благополучно необъяснимым образом проплыло мимо, бесследно просочившись через разлапистые уши невнимательного Эдика.
– Тебе сейчас двойку поставить или после обеда? – деловито спрашивает Александра Витальевна обескураженного собственной неловкостью и со страхом осознавшего своё паднение в лужу шестиклассника.
– Ой, не надо сейчас! Я после обеда отвечу, – умоляющим голосом частит Эдик и для вящей убедительности добавляет. – Честное слово! Честное-пречестное!
– Что, прямо за час и выучишь? – недоверчиво спрашивает Александра Витальевна.
– Выучу! – с готовносью и энтузиазмом уверяет её во всю щёку раскрасневшийся, пышущий жаром и убедительностью Эдик.
Александра Витальевна смотрит на его пошедшее малиновыми пятнами лицо и вспоминает своего школьного учителя физики и астрономии Алексея Елисеевича.
– Ну что ж! – говаривал Алексей Елисеевич, выслушав нечленораздельное мыканье и беканье вызванной отвечать одной из десятиклассниц – девчушек-хохотушек – Аллочки и Анечки.
– Ну что ж! – неторопливо произносил он. – Девочка ты, Аллочка/Анечка хорошая! Поставим тебе три!
И было ясно, что Алексей Елисеевич прекрасно понимает, что не нужны ни Аллочке, ни Анечке, сидевшим за своей последней партой у окна, никакие Бойль вместе с Мариоттом, равно как и Джоуль с Ленцем, что никогда в жизни не пригодится им закон Гей-Люссака, да и на звёздное небо они посмотрят только на первом свидании, ну, может быть, на втором, но уж никак не вспоминая о парсеках и алголях. А само упоминание правила буравчика вызывет у обеих приступы неудержимого, до слёз, заливчатого хохота и повергает обеих в неостановимую истерику.
Есть такие девчушки, готовые при встрече хохотать над чем угодно и тем самым заряжать пространство вокруг себя весельем и ничем неукротимым оптимизмом. Казалось бы, над чем можно беспрерывно смеяться целыми днями?
А им просто хорошо! Им весело жить на белом свете! И они хихикают, едва взглянув одна на другую. Вот зачем пресекать эти благие детские привычки? Зачем девчушкам в блузочках с трогательными рюшечками помнить, что при постоянном давлении объём постоянной массы газа пропорционален абсолютной температуре, как утверждал вышеупомянутый Гей-Люссак? Пусть лучше учатся печь румяные пирожки с капустой и булочки с корицей! Окончат они через год школу и, даже не подумав об институте, повыходят замуж и нарожают очаровательных здоровеньких девчушек и мальчишек.
А потому, сдвинув очки на кончик носа и оторвавшись от журнала, смотрел Алексей Елисеевич на последнюю парту и произносил свою обычную философски-мудрую сентенцию:
