Читать онлайн Сергей Чижевский - Компрачикос

ЧУБЛУКОВ СЕРГЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ. КОМПРАЧКОС. 6,5 А.Л.

Молоденький прыщавый солдатик с развороченным животом наклонился и через кровавые пузыри прохрипел: у—у-уходи!..

Рухнул слева от меня, внутренности от удара выпрыгнули и смешались с рыхлым сырым от крови песком.

Резко завоняло свежим калом и горелым мясом.

Кровь при таком ранении извергается из человека как из банки с отбитым дном – за несколько секунд, человек каменеет, но глаза не гаснут, смотрят вдаль…

Не первый раз я вижу этот взгляд – глаза ещё десять-пятнадцать секунд "живут" на застывшем лице.

А как я уйду?! Обугленная голень, в белом прорезиненном кроссовке, лежит в метре от меня, из неё сочится дымящаяся кровь, а я раздирая горло ору в забитую песком рацию, вызывая «вертушку».

Сгорбившись, укрываясь от пуль, тигриными прыжками подскочил санинструктор в очках с толстыми, как бронестекло, линзами. Приблизив сверкающие всполохами очки к моему лицу, постукивая двумя окровавленными пальцами по обветренным губам, попросил закурить. "Как тебя в армию взяли, с таким-то зрением?" – я внутренне усмехнулся. На войне всегда так – будто не с тобой всё происходит. Санинструктор сплюнул ругательства вместе с розовой слюной, повисшей на подбородке, вспомнил зачем прибежал и закатав окровавленную штанину на обугленном обрубке, стал затягивать жгут над коленом и тут до меня дошло произошедшее, я застонал от боли и ужаса, осознав всю ситуацию.

Санинструктор придурковато ухмыляясь, как уличную девку отхлестал меня по щекам, чтобы сбить истерику. Заряженный лекарством шприц, прямо через ткань, с размаха всадил в бедро целой ноги и с натугой выжал раствор.

Последнее, что увидел, – как очкарик слегка нахмурившись крутит перед собой обрубок в расплавленном кроссовке, бросает мне на грудь и снаряд срезает ему череп до бровей… Сквозь туман наблюдаю, как по чёрному развороченному лицу, в кровавом студне течёт глаз доктора вместе с блестящими осколками, на острых гранях сверкают отблески близких пожаров…

В часть так и принесли: обездвиженное тело и на груди нога в кроссовке, из запёкшейся раны торчит белая обгрызенная кость.

В госпитале постоянно снился первый бой: ждали караван, три дня лежали в раскалённом песке, ходили под себя, под конец я осатанел и с такой ненавистью расстрелял первый рожок, что и не понял, как всё закончилось. Спустились посмотреть, оказалось – караван с бананами и джемом: на всю жизнь сладкого наелись…

…помню, как поедая банан, смотрел на убитого караванщика – грудь прострелена, а в зубах ещё дымится сигарета…

После уничтожения каравана за нами началась охота. Моджахеды поклялись отомстить. Мол, убили невиновных.

Как только до нас дошли эти слухи, прапорщик сказал: пойду писать письмо жене (первый раз в жизни я видел зрачки размером с глаз), через минуту донесся хлопок. Нашли труп в чулане, кровь ещё месяц встречалась то на прутьях веника, то на черенках лопаты. Говорили – пьяный был, даже те, кто вместе с ним год назад кодировался, перед командировкой.

Сдержали клятву моджахеды. Выследили нас.

Двенадцать дней уходили от погони по горам. Сходили с ума от жажды, невозможно собрать слюну и проглотить, будто полный рот песка…ловили черепах – протыкали штык-ножом горло и с напряжением высасывали вязкую и сладковатую кровь. Обескровленных черепах забрасывали как булыжники подальше, но они возвращались и ещё часами ползали вокруг стоянки, и тыкались, как слепые котята, то в сапоги, то в приклады АКМ, то в морду спящего майора.

На пятые сутки связист не выдержал. Пропустил всех вперёд, приставил автомат к горлу и застрелился. С тех пор не люблю связистов, пришлось тащить труп, оборудование, оружие, бронежилет и каску с тремя пробоями изнутри. Никто о нём не сожалел. Знал же, – тела не бросаем. А в расположении, отдохнув и выспавшись, немного загрустили и выпили спирта за помин души: на приглаженной койке лежало два конверта с письмами от мамы…

На войне, как на войне.

Крыж

***

Внизу нацарапано шариковой ручкой: позвони срочно!! И девять цифр не московского оператора. Красные чернила. И нажим на каждую букву такой, как на коре кинжалом.

Я нашёл эти листы в почтовом ящике, без конверта. Коробочка для писем всегда набита различной макулатурой: призывами, рекламой, обращениями, увещеваниями.

Но этот текст – нечто особенное. Я набрал номер…

Через два гудка в ответ натужно рявкнули: ещё раз позвонишь – кадык вырву!!

Сверился с цифрами – всё верно.

Листы подрагивали от ветра в форточку, я придавил пепельницей и в очередной раз решил:

Подрывать отсюда надо. Убежать. Путешествовать.

Даже не путешествовать, а бродяжить. Не по курортам, а по опасным и интересным местам скитаться. Спать у костра в обнимку с вшивой собакой, пить из лужи, провожать закаты лёжа на трубах теплотрассы.

Лишь бы не становиться винтиком бесчеловечной системы, где социум с рождения написал для тебя сценарий.

Мечта побега из рутины родилась вместе со мной, но за последние два года обострилась и оформилась, обросла конкретикой.

Наивные иллюзии. Такая же вспышка конкретики захватила разум в пять или шесть лет.

Жили в Мордовии, в маленьком городе Ардатов.

Недалеко от города, в заброшенном селе Редкодубье, поселился табор цыган. На деревенской телеге, по грудь в соломе, цыганского барона провезли, как древнего идола, всего в золоте и с младенцем на руках. Из горла покрикивал на оборачивающуюся лошадь и в зарослях на лице приоткрывалась сверкающая пещера принца персии.

Под видом театральных гастролей – попрошайничали, воровали и торговали героином.

Для отвода глаз держали циркового медведя. Но по настоящему прикрывали продажные менты.

Цыгане устраивали представления для горожан. Участковый, пряча улыбку в усах, подставлял под выручку с билетов дерматиновую папку со сверкающей застёжкой, и прохаживался неподалёку.

И пока горожане, вылупив бессмысленные глаза, пялились на женщин в пёстрых юбках, сексуально скачущих под безумные ритмы, отдельная группа "артистов" ловко изымала кошельки у восторженной публики.

Менты, у любителей шоу, даже заявления не принимали.

На представлении появлялся и Потапыч. Старый, грузный, униженный и забитый медведь на цепи. По сигналу златозубого цыгана поднимал лапы и крутился вокруг своей оси, изображая удалой танец, наклонялся и кувыркался два-три раза, в медвежьем говне блестела натянутая цепь.

Скривив лицо наблюдал – кульбиты мишка исполняет в состоянии трагического непонимания и жалости к себе. Убогие горожане аплодировали и улюлюкали.

На одном из представлений, старый цыган дал слизать белый порошок Потапычу, подсунув под мокрый нос морщинистую руку с забинтованным пальцем.

У мишки заблестели глаза, спецназовским нырком подкатился к наивно улыбающемуся цыгану и передними лапами схватился за косматую голову, а задними упёрся в живот.

Раздался хруст и хлопок лопнувшей шины, брызнула светлая артериальная кровь, медведь жадно подставил под бьющую струю слюнявую пасть и напившись, долго мял в лапах растрёпанную голову, а из неё, как монеты из игрального автомата, сыпались сверкающие на солнце зубы.

Менты, с побелевшими лицами, беспорядочно били в медведя из служебных ТТ.

Потапыч на трёх лапах (видимо одну прострелили) рванул в лесопосадки и скрылся.

Когда ограбленные, но довольные зрелищем разошлись, я на площадке собрал целую горсть золотых зубов…

Первый капитал для путешествий.

Мечта чуть не погибла в тот же вечер. Мать, с перекошенным брезгливостью и страхом лицом, приказала тут же выбросить эту гадость. Первый звонок для глубинного, подозрительного недоверия к женской оценке важного и второстепенного. Ну что она понимает?! Как это, выкинуть ветер с далёких гор, нагретый асфальт автострады, тяжёлый от добытых сокровищ рюкзак?

Выбрасывать не стал. А обиду на мать затаил. Горькую, фундаментальную. Так обижаться могут только дети и наивно думать, что всё легко забывается. Нет. Помню до сих пор.

Двадцать лет прошло. Сейчас мне двадцать семь.

Восемь лет назад переехал в Москву и сразу понял – смена географической точки ничего не меняет.

Даже смена статуса – декорация.

Раньше я таскался в офис и гордился, если компания престижная и богатая. Но быстро заметил – приманка для мух. Дают фальшивые ощущения причастности к чему-то значительному, но взамен – огромный жирный паук высасывает твою сущность. Драгоценная эссенция, данная каждому в ограниченном объёме поглощается ненасытным монстром. Твоё, невосполнимое время жизни, способность к творчеству, чувство справедливости и бунт против рока – выдаивается из тебя с понедельника по пятницу, чтобы хозяин конторы мог заправить вялый член в очередную провинциальную дуру, примчавшуюся в Москву насмотревшись дешёвых сериалов.

Уже несколько лет работаю на себя. На кухне съёмной квартиры. Или в спальне. Или в кафе за углом. Но радовался не долго. Внутренний резервуар пустеет ещё быстрее. Хоть и не наёмный сотрудник. Фрилансер, якобы вольный художник, только рыть канавы, ради покушать, я прихожу к тем же людям, но теперь уже со своей лопатой.

Я так же придумываю дизайн и маркетинговые стратегии, для тех же пауков и паучих, и ещё прикладываю дополнительные усилия, чтобы им понравиться, завоевать доверие, доказать адекватность. А взамен чувствую нарастающую тревогу и стремлюсь, максимально нелепо, потратить полученные деньги, чтобы не видеть, как внутренняя ёмкость мельчает с каждой полученной суммой за выполненный заказ.

От бессмысленности такого обмена, до сих пор, спасал интенсивный спорт. Бокс, турник и бешеная прокачка пресса. На фотографиях выгляжу, как статуя с не естественно прямой спиной, на голову выше остальных, расфокуссрованный взгляд и рассечённая левая бровь.

Всегда хотелось снять рубашку и слегка покрасоваться мускулами, кубиками на животе и высокой грудью. Теперь стыдно – волю, преодоление, несгибаемое намерение – выставлять на витрину, как стареющая проститутка желающая продаться подороже. Это пахнет тяжёлым женским безумием: заливать пот, кровь и слёзы, в качестве топлива, в ненасытную машину общественного одобрения.

Поэтому принял концепцию: тренировки – подготовка к глобальному побегу, теперь-то я не мальчик, теперь-то понимаю – не только горсть золота нужна для странствий…

Теперь-то я не мальчик.

Сейчас конкретика побега строится на разумных, не раз обдуманных основаниях. Почти год, насупив брови, изучал группы в соцсетях по туризму, автостопу и выживанию.

Много лет нарастающего отчаянья, вынудили – вникать, запоминать, выписывать и составлять бюджет.

Появился план, а не детские фантазии: пачка распечатанных листов с маршрутом, техникой безопасности, с номерами телефонов и точками на карте, где можно попроситься на ночлег.

В конце маршрута – преображение: везде был, всё видел, понял главное про себя и мир. В итоге сформировал ядро и оно даёт уверенность чётко отвечать на вопрос: "Кто я? И почему я лучше остальных?"

Этим летом, тексты из интернета, дополнились регулярными поездками на заседания и курсы по организации путешествий без денег и сомнений. Встречи с бывалыми бродягами, открытые и закрытые тусовки, сообщества любителей и профессионалов.

Люди там – зомбированные сменой впечатлений. Бездна в груди требует новой пищи, скважина в сердце засасывает города и страны, пожирает тысячи километров дорог и перемалывает в человеческих драмах сотни встреч и прощаний за один маршрут.