– Директриса только его и слушается. Советуется с ним, понял? Говорят, жеребцов и маток для конезавода он отбирает! – рассказывал о нем Андрюха.
Дядя Коля закрыл загон за лошадьми и отдал пацанам по сотке, потрепал их по головам:
– Чтоб без вас делал! Домой придете – осмотрите себя! Клещей, говорят, уйма нынче!
Дядя Коля присел на скамейку и остановив на мгновение взгляд на начинающем скрываться за линией горизонта солнце, сказал:
– Заморозки еще будут! —определил он по одному ему ведомой примете и повернувшись к мальчишкам, спросил:
– Рассказывайте, как дела? Знаю, Павел-то по математике отличился. За контрольную вчера тройку схлопотал! Павловна сказала. Ты давай учи, в люди выбивайся!
Дядя Коля помолчал. Затем продолжил:
– Кстати, сегодня с директрисой разговаривал. Она на лето ставку пастуха подтвердила. Выделяет на нее шестнадцать тысяч. Так что, ребятки, вам работа на лето наклеилась! С первого мая начнете. Я уже договорился!
– А как же школа? – спросил Андрюха.
– Разберемся. Первое время будете с учебы приходить и пасти. Травы пока все равно мало. К десяти выпускать будем. Часика три побродят, а там вы подхватите. Стригунков нынче много. Боимся, мало ли что!
По дороге домой Пашка краем уха слушал тараторившего Андрюху, радовавшегося подработке, а сам прикидывал: если все пойдет хорошо, то в августе купит себе скутер.
Серый в яблоках орловский рысак, появившийся на конеферме, сразу привлек к себе внимание. Он подолгу стоял в дальнем углу летнего загона, недоверчиво смотрел черными большими глазами на окружающих. Стоило только к нему кому-нибудь приблизиться, он отбегал в сторону, неспокойно ржал, стриг ушами и отворачивался.
Орловец был на загляденье: высокий в холке, статный. Задние ноги и хвост до середины светло-серого цвета, круп – темно-пепельного, разбавленный белыми пятнами. Ближе к брюху окрас светлел, «яблок» становилось все больше – казалось, это даже не «яблоки», а звезды на светлеющем после ночи небе. Аккуратно подстриженная грива повторяла оттенки туловища: от холки светло-серого окраса, а к голове темнела и заканчивалась густой, сползающей до середины широкого лба челкой.
Увидев его, мальчишка открыл от удивления рот. Он глазам своим не мог поверить: это конь из сна. Его рисунками была увешана целая стена в комнате.
Пашка опрометью бросился искать дядю Колю.
Дядя Коля с конюхом Валеркой проводили ревизию в деннике. Меняли доски.
– Случилось чего?! – спросил запыхавшегося Пашку дядя Коля. – Ты чего такой взбудораженный?
– Конь! Там конь! – у Пашки схватило дыхание, и он толком не мог связать предложения.
– Что конь?! – испугался дядя Коля и, не дослушав Пашку, кинулся к загону, на ходу бросая инструмент и думая о случившейся неприятности. Убедившись, что с жеребцом все в порядке, чертыхнулся: – Лешак, напугал! Я-то думал!
– Дядя Коль, откуда он? – наконец-то смог выговорить Пашка. – Конь Бабыргана!
– Ты про Рубина? Долгая история. Потом расскажу…
– Рубин, значит! – повторил Пашка. – Рубин!!!
…Вечером, проверив работу конюха Валерки, дядя Коля, сидя на своем излюбленном чурбачке, выстругивал из кедрового бруска небольшую статуэтку лошади – они хорошо у него получались и рассказывал про жеребца…
Рубин появился на свет от пары знаменитых родителей на конеферме «Сибирское». Стригунок красивой масти – серый в яблоках, на длинных непослушных ногах, иногда заплетающихся друг о дружку, неуклюже тыкался в вымя, прижимал свой черный кудрявый хвостик и, устав стоять, падал. И снова вставал, и бежал за матерью, втыкаясь в нее и постоянно путаясь перед ногами.
