Вслед за царским кораблем из-за мыса появились и остальные. На колокольнях в захлебывающемся перезвоне ликующе заголосили колокола. С городских стен загрохотали пушки. На кораблях вспыхнули белые дымки – отвечали на салют.
На берегу толпа бурно ревела. С кораблей тоже что-то кричали и размахивали шляпами. На корме переднего корабля, опершись на эфес шпаги, недвижно стоял высокий человек.
– Он!.. Он!.. – из уст в уста пробежало в толпе.
Корабль со страшной нептуньей мордой, заскрипев о песок, ткнулся носом, как телок в вымя, в мягкий берег. Матросы засуетились, причаливая и сбрасывая сходни.
Высокий человек в нитяных черных чулках, облегавших мускулистые икры, в черном бархатном кафтане с обшитыми золотом пуговицами, в кружевном белом галстуке, поправив на голове черную треуголку, быстро сошел с корабля на берег.
– Ура-а! – неистово заорала толпа.
Высокий человек остановился, оглянул кричавшую толпу, взмахнул шляпой.
Атаман Максимов, бросив наземь булаву, плюхнулся ему в ноги. Высокий человек нахмурил густые черные брови.
– Встань, – сказал он недовольно, – не люблю, чтоб в ногах валялись.
Атаман поднялся и, низко поклонившись, растроганно сказал:
– Великий государь, царь и великий князь…
– Ну-ну, ты это оставь, – поднял руку Петр, отмахиваясь от Максимова. – Говори попроще, Лунька.
– …мы, твои холопы, – сбитый с толку, сконфуженно проговорил атаман, – донские атаманы с товарищами и все войско Донское с низу до верху[12] челом бьем… Не гневись, великий государь, отведать донского хлеба-соли.
Из толпы к царю шагнул войсковой старшина Илья Зерщиков и с низким поклоном подал ему на серебряном подносе пышный зарумянившийся пшеничный каравай с солью в позолоченной солонке.
Илья Зерщиков был долговязый, сухощавый казак лет под пятьдесят, черный, как цыган, с беспокойно бегающими плутовскими глазами и большим носом, изогнутым, как клюв у хищной птицы. Пышная черная борода веером стлалась на груди. Одет он был нарядно – в синий суконный кафтан, украшенный золотым шитьем.
Петр остро взглянул на него и, взяв из его рук поднос с хлебом-солью, сунул одному из свитских офицеров.
– Спасибо, молодцы донские атаманы и все ваше войско Донское, за хлеб-соль! – сказал он громко. – Жалую вас за вашу верную, добрую службу своей милостью!
– Ура-а! – взмахивая булавой и глядя на толпу, тонкоголосо закричал атаман.
– Ура-а! – подхватила толпа. – Ура-а!
Петр помахал шляпой и сказал атаману:
– Ну, пойдем, Лунька, в городок.
Царь шагнул на толпу. Народ попятился, давая ему дорогу.
Хотя атаман Максимов был не мал ростом, но чтоб разговаривать с царем, ему приходилось задирать голову.
– Батюшка государь, Петр Алексеевич, – пытаясь уловить милостивый взгляд царя, заговорил атаман, – изъяви свою милость отведать угощения моей атаманши Варвары. Ужо попотчует тебя, милостивца, чем богаты…
– Ну что ж, атаман, – согласился Петр. – Ведь… в дороге горло пересохло, – хрипло засмеялся он. – Надобно маленько промочить…
Петр раньше бывал в Черкасске и знал, где жил Максимов. Он быстро зашагал к атаманскому дому. Лукьян Максимов, старшины и вся свита рысцой трусили за ним, едва поспевая: больно уж быстро ходил царь. По пути он все время кивал головой, отвечая на приветствия народа, густо заполнявшего улицы. Внезапно Петр остановился перед кабаком.
– Что это, Лунька? – указал он.
Атаман глянул, куда указывал царь, и обомлел от ужаса.
