– Богатая у вас, Лунька, земля, богатая. Только не умеете вы из нее богатства брать.
Ясырки – пленные турчанки и татарки – начали подавать обед.
Обед начался с кругляков – пирогов, начиненных рублеными перепелками. За ними последовали холодные закуски: студень, говяжьи языки с солеными огурцами, жареный поросенок. Ясырки не спускали глаз с гостей и, как только одно блюдо поедалось, подавали другое.
После холодных закусок принесли горячие блюда: щи, похлебку из кур, сваренную с сарацинским пшеном и изюмом, суп из баранины с морковью, дулму из капусты с рубленым мясом и огурцами.
Атаман с каждым новым блюдом подливал в кубок вина. Поднимая кубок, провозглашал:
– Здравствуй, наш великий царь-государь в кременной Москве, а мы, донские казаки, на тихом Дону!..
Во время одной из таких здравиц бахмутский атаман Булавин Кондрат порывисто поднялся со скамьи и, высоко подняв ковш, звонко крикнул:
– Здравствуй, войско Донское с верху до низу и с низу до верху!
И, выпив ковш до дна, опрокинул его над своей головой.
Петр остро взглянул на Кондрата, поманил его.
– А ну, молодец, подь сюда. Где я тебя встречал? Обличие твое мне что-то зело знатно…
– Под Азовом, великий государь, в тысяча шестьсот девяносто шестом году, – почтительно, но с достоинством ответил Кондрат. – Я первый со своей сотней на азовские раскаты вбежал…
– Помню, – сказал Петр. – Я тебя не наградил тогда. Какой награды хочешь, казак?
Заметив, что ясырки уставляют стол новыми блюдами – блинцами, лапшевниками, сюзьмой, он хрипло рассмеялся:
– Лунька, что это ты ныне хлебосольный такой? Гляди, обкормишь, беда будет…
– Не обессудь, государь, – наклонил голову атаман, – для своего милостивца, царя-батюшки, ничего не жалко…
– Не жалко? – захохотал Петр. – А вот пожертвовать в казну жалеешь.
Видя, что эти слова не по душе Максимову, захохотал еще громче. Потом, обрывая смех, спросил у Кондрата:
– Так какой награды, атаман, хочешь?
– Никакой награды, государь, мне не надо, – сказал Булавин и поклонился. – Спасет тебя Христос, государь, на добром слове… Дозволь, государь, челом бить. Выслушай твоих верных холопов, донских казаков…
– Говори, – разрешил Петр, с любопытством глядя на крепко сложенную фигуру бахмутского атамана.
– С незапамятных времен, великий государь, мы, донские казаки, владеем речками Бахмутом, Красной и Жеребцом. Понастроили мы там соляных варниц. А ныне вот начал нас полковник Шидловский со своими изюмскими казаками обижать. Приходят они к нам, дерутся, ругаются, похваляются побить нас до смерти. Хотят, чтоб мы ушли с тех речек, а они б там заселились… Повели, великий государь, тому полковнику Шидловскому не обижать нас. Пусть он со своими казаками уйдет с наших земель…
Петр задумался.
– Великий государь, – сказал Илья Зерщиков, – правду истинную говорит атаман Кондратий Булавин: дюже забижает нас полковник Шидловский со своими казаками.
– Ладно, будь по-вашему, – произнес Петр, – разберусь… А сейчас не будем о том говорить… Лей, атаман, вина, подставил он Лукьяну пустой кубок.
Наполнив кубки и ковши вином, Максимов позвал домрачеев, которые чинно расселись на скамьях в углу. Атаман кивнул головой, домрачеи дернули струны и запели:
Против моего двора
Приукатана гора.
Приукатана, прилита,
Башмачками прибита…
Из дверей в горницу впорхнули девки-плясуницы с тулумбасами[19]. Ударяя в них, плясуньи закружились по горнице, сверкая озорными глазами, серебряными и жемчужными ожерельями, монистами.
