– Нравится? – спрашивает.
Я только ошарашенно кивнул.
– Давай тогда здесь устроимся.
На кровать легла, руки за голову закинула.
– Ложись, – говорит, – не стесняйся.
Черная на белом… Вот, думаю, и приплыл ты, Лёшка!
Тапочки скинул, лег рядом. Никакого желания уже не чувствую. Как телка в постель уложили. Но деваться-то некуда – ситуация…
Повернулся к ней, руку на живот положил. Мне кажется, женщины любят, когда мужская рука у них на животе. По Марине сужу. Может, с деторождением как-то связано?
Она мою руку с живота сняла – не сбросила, аккуратно, рядом на покрывало положила.
– Лёша, ты уверен, что тебе сейчас это надо? Мне нет. Но, если ты правда хочешь, я могу…
– Хорошо, понял, – пробормотал. – Давай не будем.
Больше мы к этому не возвращались: ни ей, ни мне не нужно было. Один раз, когда мы уже часто встречаться стали, спросил, как у неё с этим делом. Мне уже тридцать три, говорит, и замужем побывала, и попробовала всё. Тебе скажу. С мальчиками нравится, которые совсем молодые, у которых это в первый раз, понимаешь? Ничего не знают, не умеют, и меня и себя боятся – это заводит.
В тот первый день, в той белой комнате, лёжа рядом на постели, меня и понесло… Как плотину прорвало. И про работу, и про Марину с Алиской. Только про детство не рассказал.
Она не расспрашивала, нет. Я сам.
У меня сегодня легкий день. Банк «Московский» окучиваю. Виляю хвостом изо всех сил, стараясь понравиться, а меня подозрительно обнюхивают. На пробу дали первый мелкий заказик: поклеить защитную плёнку на окна. Фирме этот заказ не очень интересен: так, рабочих подкормить. Но все понимают: пробный шар. На таком заказе и проверяется схема отката.
Сижу, смету на компьютере набираю. С генеральным мы вчера мельком переговорили: сколько сверху набросить. Здесь всё просто, даже сметчик не нужен, сам управлюсь.
Виктор вернулся. Когда я в офисе, он курить на улицу выходит. Сел за стол, в окно смотрит. Дождь моросит, капли на стекле.
– Слушай, – протянул. – Тут какие-то слухи нехорошие витают. Про дефолт, как в позапрошлом…
– Каждый день слышу. Напуган народ, сам себя стращает.
– Я не про народ. Серьёзные люди поговаривают.
Вот за это Виктора уважаю. Может напустить тумана в ясный день. Поза расслабленная, говорит не спеша, ручку пальцами вертит – сразу понимаешь: владеет человек информацией. Я так не умею и, честно говоря, завидую. Какие серьёзные люди? Что поговаривают? Ничего толком не сказал, а как весомо прозвучало. Здесь мне с ним тягаться сложно. У меня принцип общения на другом строится. Нет, Лёля молодец! Такой психологический образ для меня придумала. Вернее, даже не придумала – увидела, какой я, выделила нужное и построила образ. Работает! А главное – мне в этом образе удобно, напрягаться не приходится: моё это.
Лёля
– Вот смотри, Лёша…
Лето было. Гуляли с ней на Ленинских горах, смотрели, как внизу, по грязной Москве-реке пароходики взад-вперёд шныряют. Трамплин серый язык до воды раскатал, словно лизнуть хочет. Здание Университета гордо высится, окнами на солнце сверкает. На смотровой площадке не протолкнуться – рынок. Бурлят страсти, иностранцам матрёшки и шапки-ушанки с кокардами впаривают. Шум, гам, матерки летают. Пустые пивные бутылки под ногами перекатываются.
Толпу рыночную обогнули – вот и церковка обшарпанная, от неё – вниз, к реке. Тихо, людей нет, тропинки натоптаны между деревьев. Я здесь всё знаю. Университет заканчивал.
