Говорящий – Георг Конрад Морген, бывший эсэсовский судья и следователь по уголовным делам, дающий показания 9 марта 1964 г., в 25-й день Освенцимского процесса во Франкфурте-на-Майне, на котором 22 подсудимых обвинялись в преступлениях, совершенных в объединенных лагерях Освенцим и Биркенау. Многие из старших офицеров Освенцима, включая бывшего коменданта Рудольфа Хёсса, были осуждены и казнены в Польше вскоре после войны – процесс над ними иногда называют Первым Освенцимским. На Втором Освенцимском процессе подсудимыми были преступники нижних чинов. К окончанию процесса пятеро из них были освобождены, шесть человек приговорены к пожизненному лишению свободы, а остальные – к коротким тюремным срокам от трех с половиной до 14 лет.
Во Франкфурте Морген был «звездным» свидетелем – в Освенциме-Биркенау он увидел все, что было возможно. Говорил он медленно и тягуче, временами прочищая горло и делая драматические паузы. Судья позволил ему давать показания безостановочно более часа, несмотря на то что порой его рассказ был мало связан с темой вины или невиновности подсудимых. Поскольку Морген не являлся ни преступником, ни жертвой Освенцима, его считали незаинтересованным свидетелем, могущим рассказать о роли лагеря в реализации «окончательного решения».
Под этим подразумевалось устранение воображаемой проблемы – «еврейского вопроса», или Judenfrage[7], в котором «окончательное решение» должно было поставить точку. Сам Judenfrage возник после эпохи Просвещения и Французской революции, когда евреи получили гражданские права, то есть были «эмансипированы». Вопрос звучал так: насколько предоставленный им статус сограждан христиан согласуется с их религиозной «избранностью» и с будущим их воссоединением в возрожденном Израильском царстве? Сформулированный таким образом, этот вопрос задавался самими евреями, которые порой спрашивали себя, хотят ли они ассимилироваться с французами, немцами или австрийцами. Но этот вопрос также привлек внимание антисемитов всех мастей, и в их интерпретации он превратился в вопрос «что делать» с евреями или как сдержать то, что воспринималось как их вторжение. По трагической иронии слова «решение еврейского вопроса» (eine Lösung der Judenfrage), появившиеся в качестве подзаголовка к сионистскому манифесту Теодора Герцля «Der Judenstaat», впоследствии перекочевали в корреспонденцию и докладные записки руководителей нацистского государства[8].
Поначалу нацистская власть решала «еврейский вопрос», исключая евреев из общественной и экономической жизни: бойкотируя и конфискуя их предприятия, постепенно изгоняя их из профессий и значительно ограничивая личные контакты между ними и неевреями. Затем нацисты приступили к «расовой» реорганизации государственного аппарата. Закон «О восстановлении профессиональной гражданской службы», изгнавший евреев с государственной службы, был принят 7 апреля 1933 г., через два с небольшим месяца после прихода Гитлера к власти[9]. Кульминацией этого процесса стало появление «нюрнбергских законов» 1935 г., которые лишили германских евреев гражданства Рейха.
«Нюрнбергские законы» юридически закрепили расовое деление на арийцев и неарийцев. Известные теоретики права, симпатизировавшие нацистскому режиму, подчеркивали конституционный статус «нюрнбергских законов», благодаря чему те стали правовой основой национал-социалистической Германии
