– Ты не ранен, о Божественный?
Константин отрицательно покачал головой. Ему показалось, что скверный сон, который он видел минувшей ночью, все еще продолжается.
– Я искал тебя. Надеялся, ты выслушаешь меня! – произнес Кассий. – Мне сказали, что ты покинул лагерь. Я искал тебя, но никак не мог найти. Уже отчаялся и хотел возвращаться, но благо туман развеялся, и я издалека увидел, как этот сумасшедший напал на тебя.
Император принялся оттирать лицо от крови подолом плаща.
– О чем ты хотел поговорить? – спросил он.
– О Божественный, я понимаю, почему ты послал с благороднейшим Далмацием моего брата. Ему во многом удается опередить меня… – начал Кассий.
– Я собирался отправить вас обоих, но в последний момент передумал, – перебил его Константин. – Это провидение, Кассий! Воля Господа может свершаться и через наши предчувствия, а если противиться ей, то случится беда. Ты спас меня, и я этого не забуду.
Кассий всеми силами старался не показывать, насколько эти слова его осчастливили. Но получалось у него это слабо, он так и светился от радости. Император взглянул на труп нищего, он напомнил ему дохлую костлявую крысу, затем поднял с земли кинжал, с которым тот напал на него.
«Этой штукой он бы мою кольчугу не проткнул, – подумал Константин, проведя рукой по затупившемуся острию кинжала. – Какой позор, я бы ему одной рукой шею свернул!»
– Кассий, я дам тебе шанс проявить себя, – уже совсем иным тоном произнес Константин. – Постарайся выяснить, кто этот человек и почему он напал на меня. Бери себе в помощники любого, кого сочтешь полезным. Я надеюсь на тебя.
– Это честь для меня, я не подведу!
– Но никто не должен знать о случившемся! Запомни, нищий напал на старшего трибуна возле лагеря, и его закололи.
Император направился к Тибру, чтобы смыть с себя кровь перед тем, как вернуться в лагерь.
Спустя несколько недель настал день триумфа. Мульвийский мост был починен, армия подошла к стенам Рима и расположилась на Марсовом поле. Жители города томились в ожидании начала празднеств. Авл и Далмаций поспешно заканчивали последние приготовления, а солдаты начищали до блеска щиты и доспехи. У императорского шатра стояла позолоченная колесница, запряженная четверкой белых коней.
Специально обученный раб помогал Константину облачиться в особую триумфальную тогу с вышитыми золотыми звездами, которую надевали только на торжества.
– Не выношу тоги, ходить в них – сплошное мучение, – жаловался император епископу Осию, с которым они беседовали, пока Константин готовился к триумфу. – Но этого требует обычай. Мы, римляне, трепетно относимся к традициям, а ко всему новому настороженно и враждебно. Первых греческих актеров, прибывших сюда, сбросили в Тибр, а сейчас их в Риме больше, чем во всей Элладе. Отче, думаешь, Вечный город сможет стать Городом христиан?
Раб тем временем взял тогу за прямой край и уложил ее императору на левое плечо так, что она свисала до щиколотки. Другой конец он пропустил по спине, под правой рукой и начал его драпировать, укладывая глубокими складками.
– Христос говорил: Не вливают… вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое[31]. Все мы дети Господа нашего. Римлянам нужно только вспомнить об этом, тогда они прозреют, – ответил Осий.
– Вспомнить? – удивился Константин.
