– Органы не ошибаются! – внушительно напомнил Хромов.
По лицу Понизова проползла злая ухмылка, Хромова рассердившая.
– Органами проделана определенная работа, – сообщил он значительно. – Сопоставлены сроки, перепроверены контакты. Всё сходится на том, что письма переправлены именно в период пребывания Пятса в психбольнице.
– Но это нелепо! Опросите медперсонал, больных, что находились рядом. Пройдитесь по нашим палатам, в каждой по шесть-восемь человек. Сами убедитесь, насколько ваши подозрения беспочвенны!
Зрачки Хромова сделались злыми и – грозными.
– Здесь не обсуждается, мог или не мог враг нашей родины Пятс писать свою антисоветчину в вашей больнице. Я хочу знать – как он это сделал и кто был его пособником! Почему лечащим врачом была назначена судимая за измену Родине? Вот и спелись.
Понизов побледнел.
– Врач Гусева имеет боевые награды! – проникновенно произнес он. – Она, если знаете, реабилитирована!
Увидел, что слова эти в глазах комитетчиков цены не имеют. Поспешил увести разговор в другую сторону.
– И вообще, Гусева числилась лечащим врачом лишь номинально. Фактически врачебный надзор за пациентом Пятсом осуществлял я лично!
Хромов закивал – с показным недоумением.
– Это любопытно, – обратился он к безмолвному напарнику. – У главврача других дел нет, как вести с антисоветчиком душеспасительные беседы?
– Обязанность врача-психиатра лечить душевнобольных, в том числе направленных судом. Душеспасительные, как вы выразились, беседы – то же самое лечение. Еще Авиценна!..
Хромов вскипел:
– Ваша обязанность – не словоблудием заниматься. А приводить тех, кого направляем мы, к ногтю! И чем быстрей, тем лучше. Без всяких сомнительных авиценн.
Он навис над хозяином кабинета.
– Думаешь, не знаем, что ты лично давал ему послабку? – перешел он на «ты».
– Это был немощный старик! А я его врач. И почему вы себе позволяете в таком тоне?!
– Этот немощный старик обвел вас всех, дураков, вокруг пальца! Пока вы нюни разводили он свою антисоветчину строчил. Не за это ли по высшему разряду похоронили? Повторяю вопрос: с чьей помощью могли быть написаны и переправлены письма? Имей в виду, дело государственного масштаба. Потому уполномочен антимонии не разводить.
– Что вы, наконец, хотите?! – побелевший Понизов принялся глотать воздух.
– Хочу знать, кто именно в стенах вашей больницы, пользуясь слюнтяйством руководства, снюхался с врагом народа, гнусная клевета которого, если не успеем пресечь, растечется по Европе! Хочу найти, чтобы спросить, почем стоит продать Родину?
– Сейчас пятьдесят шестой год! Понимаете вы?!
– Как не понять? – Хромов подергал дверь. Вернулся к бледному главврачу. – Решили, раз Сталин умер, так можно Родиной безнаказанно торговать? Но у Родины еще есть защитники!
Через минуту-другую в коридор, где толпились приглашенные на совещание, среди которых была Ксения Гусева, выскочила секретарша.
– Там! У Константина Александрыча крики! – она в ужасе потыкала в сторону кабинета.
Гусева и те, кто посмелей, метнулись к кабинету. Она подлетела первой, готовая ворваться.
Дверь распахнулась изнутри. Вышли комитетчики. Раскрасневшиеся, хмурые.
Хромов, поправляя галстук, огляделся:
– Среди вас настоящие врачи есть? Которые не по психам, а нормальные. Там вашему хлюпику начальнику плохо. Сердчишко!
В кабинете, в кресле, откинулся Константин Понизов. Пульс уже не прощупывался. Диагноз, поставленный при вскрытии – обширный инфаркт, – не удивил. О больном сердце и. о. главврача было известно.
