– А зачем мы это делаем? – спросил я Андрея.
– Чтобы получить разрешение на порубку, – ответил он. – Далеко не каждое дерево можно спилить в с о б с т в е н н о м выращенном лесу.
– Запрещено рубить кипарис, ливанский кедр и некоторые другие редкие породы, – видя мое удивление, пояснил Кузнецов. – Вот инспектор и ставит печать на разрешенные стволы. А если жандармы найдут при перевозке стволы без клейма, то дадут штраф в несколько тысяч долларов. А при больших объемах нарушений – тюряга.
Работа шла тяжело.
Валить пришлось орегонские сосны и си́нтии – здоровенные елки. Спилить дерево было лишь полделом. Надо было еще отделить ветки канадским топором или малой мотопилой. Тяжеленные сырые стволы приходилось стаскивать ниже на площадку для разделки и просушки на волах, запряженных попарно, и управляемых креолом. Трактор на таких крутых склонах не используется.
Едкий пот заливал глаза.
Выручал легкий морозец и пролетарская смекалка.
Работали в рыбацких костюмах, одетых на футболку, и тяжелых военных ботинках. В перерывах наскоро курили, сидя на стволах, глядя, как от нас валит пар, как от загнанных коня́к.
Ближе к весне опять пришел инспектор и набил свои клейма на торцы немного просохших стволов, сложенных под горой штабелями тут и там.
* * *
Весной пришлось еще один раз съездить в Пуерто-Монт.
В этот раз поехал один, так как уже объяснялся по-испански. Внизу, в долинах, давно уже сошел снег, по-весеннему пригревало солнце. Но на перевалах его хватало.
Когда наш автобус оказался между аргентинским и чилийским погранпунктами в ничейной зоне на перевале, он просто застрял в сугробах среди сотен других автобусов и фур, сбившихся в гигантскую колонну на десятки километров.
Все эти дни снежного плена продолжали идти обильные осадки. Снежный покров уже доходил до двух метров в высоту. Люди просто прокопали лопатами тропинки между машинами.
Пассажиры автобуса быстро перезнакомились между собой от нечего делать. Еду и видеокассеты с фильмами нам привозили на снегоходах, транспортная компания дала отличный сервис даже в таких условиях. Военные тоже помогали, чем могли – их специальные машины понемногу нас откапывали.
Я быстро сдружился со своим соседом, Хуаном из провинции Мендоса, торговцем-виноделом. Он сходил за своим багажом, и мы начали дегустировать принесенные им образцы его продукции.
Особенно не напивались, так как стюарды очень просили не шуметь. В перерывах я выходил и обтирался по пояс снегом, веселя заскучавшую публику.
На третий день плена уже весь автобус, достав из багажа напитки, нажрался в полном составе.
От беспробудного пьянства я не утратил интереса к внешнему миру, с удивлением обнаружив, что здешние елки растут вперемешку с горным бамбуком, стволы которого изящно прогнулись под снегом, как на гравюрах Хокусая18.
Через неделю нас откопали, и мы смогли спуститься вниз, к людям.
В Пуэрто-Монте я не нашел аргентинского консула, так как он надолго уехал в Сантьяго, чилийскую столицу.
Я остановился в «Навэ», как и в прошлый раз и, уставший от пережитого, сразу уснул.
Поздно вечером, изрядно проголодавшись, спустился из номера вниз перекусить. Кафе в гостинице уже было закрыто, поэтому пошел на улицу поглядеть на ночную жизнь портового города. Пройдя немного, как раз около «пансиона», где нам с дядей Петей нахамили, я зашел в одно заведение с красным фонарем, дверь которого почему-то была выбита и лежала рядом у стены.
