Контрреволюция - страница 11

Преображенский запасной полк отдал себя в распоряжение Государственной думы[40]. Командир и офицеры полка, решаясь на это, несомненно, совершали революционный акт: минуя свое прямое начальство, отдавали полк в распоряжение самочинной организации – какого-то «Временного комитета», однако эти преображенские офицеры, подчиняясь думскому комитету, надеялись найти в нем ту плотину, которая затормозит революционный поток.

Я отдавал приказ о занятии революционными войсками Адмиралтейства, являвшегося последним оплотом правительственных войск. Но в то же время я сговаривался с полковником Доманевским[41], начальником штаба отряда георгиевских кавалеров[42] генерала Иванова[43], шедшего из Ставки на Петроград, для совместных действий в целях наведения «порядка»[44].

Вечером 1 марта в Таврический дворец стали приходить слухи о том, что офицеры якобы запирают солдат в казармах и заставляют присягать царю. Если исключить «присягу царю», то это было примерно то, что я хотел потребовать от офицеров в моем неизданном приказе от 27 февраля, о котором я упоминал выше. Теперь я понимал, что при сложившихся обстоятельствах это было недопустимо. На меня накинулся Стеклов, обвиняя в пособничестве этим выступлениям офицеров. Я произвел разведку всех этих слухов, зная, что фактически никаких подобных выступлений офицеров не было, я не желал их, потому что опасался кровавых расправ с начальниками в таких случаях, и решил не допускать их. Я это высказал Стеклову.

«Вы это говорите, а вы это напишите…» – кричал Стеклов[45]. И я отдал приказ, в котором воспрещал всякие попытки возврата к старому, угрожая расстрелом виновных[46].

Приказ был революционным, и его так и котировали впоследствии в белом лагере, но я-то оберегал не революцию от покушений ее врагов, а офицеров от возможных насилий над ними в случае несвоевременных, неосторожных контрреволюционных действий.

Эта напряженная, но сумбурная деятельность, полная противоречий, начиная с вечера 27 февраля по утро 2 марта меня измучила. Революционный поток нес меня как щепку и заставлял делать то, что противоречило всем моим представлениям того времени.

Противоречия нарастали не только между различными слоями русского общества, но и в самих этих слоях, между массами и теми органами, которые их представляли и, казалось, должны были бы отражать их взгляды.

В этом клубке противоречий разрастались контрреволюционные настроения и назревали столкновения, которые в конечном счете привели к Гражданской войне.

Вспоминая настроения, царившие в России от февраля 1917 года до конечного разгрома контрреволюции, картина отношения всего населения страны к революции рисуется мне в виде движения всех классов и состояний народных масс по многоступенчатой лестнице, на вершине которой возвышается победоносная «Революция».

Поначалу почти все, за малыми исключениями, стремятся к ней.

Но очень скоро отдельные группы в лице своих представителей задерживаются на промежуточных ступенях, на которых находят то, чего они ждут от революции и чем довольствуются. На каждого стоящего ниже они смотрят как на врага революции и готовы бороться с ним, но сами, обычно не желая этого сознать, тормозят течение революционного потока. Так было на деле в течение трех лет Гражданской войны, пока народные массы не смели ʹ последовательно все эти контрреволюционные плотины и восприняли революцию в ее конечном воплощении.