На пустынном пляже наши спутницы – крикливые чайки. Они изредка проносятся высоко-высоко над нами в бескрайней синеве. Бежать легко. Песок бесшумно продавливается под ногами. Позади остаётся цепочка следов. Впереди высокий берег делает изгиб, скрывая продолжение береговой линии.
За поворотом открывается странно знакомый пейзаж. Вижу ряды проржавевших насквозь павильонов, покрытые облупившейся краской раздевалки, выкрашенную охрой деревянную лестницу, идущую к верху глинистого обрыва. Пляж почти целиком съело море.
Так проступает в памяти лицо школьного товарища, когда через годы вы встречаетесь и несколько мучительно-долгих секунд смотрите, пытаясь вспомнить, где виделись раньше.
В памяти запускается процесс припоминания. Когда-то я все это уже видел: пляж, павильоны, раздевалки и охряную лестницу. Воспоминание взрывает мозг! Это он – пионерский лагерь, с птичьим именем «Чайка»! А я – мальчишка с куском алого шелка на груди в бесконечно далёком августе 1980-го.
Галя
Чтобы прикоснуться к груди девочки-подростка, луч Солнца проделал долгий путь. Он промчался 150 миллионов километров, пронзил небо над пионерским лагерем и почти пробрался в девичью спальню второго отряда. Помешали висящие прямо перед окном купальники, изумрудная сетка от мух, и в самом конце пути – вылинявшая занавеска
Солнечный луч едва не рассеялся бесследно, устав натыкаться на препятствия. Вдруг из пяти, похожих на колокола, громкоговорителей загремело: «По пионерлагерю „Чайка“ объявляется подъём!», и девичья рука отодвинула занавеску. Радостный и сильный солнечный свет ворвался в комнату, выхватив из полутьмы стоящие в два ряда десять кроватей, обшарпанные тумбочки и закутанные в серые и зеленые байковые одеяла фигурки.
Открыв глаза, Галя уже знает: сегодняшний день будет непохожим на предыдущие. Обычно по утрам она с трудом размыкает веки только после воя горна. Не открывая глаз, натягивает на голову одеяло и, пытаясь сохранить остатки сна, ворочается минут пять. Так не хочется вставать! Только неизбежность подъёма заставляет Галю спустить ноги с кровати. В конце ритуала с головы срывается одеяло и миру является широкоскулое лицо: на щеке – след от подушки, карие глаза слегка припухли, носик гордо вздернут.
Сегодня девочка проснулась легко и сразу же встала с кровати.
– Девочки, а какой мне сон снился страшный! Словно я бежала по тёмным коридорам, а за мной гнался невидимка. Я так испугалась! Всем – доброе утро!
Чтобы стряхнуть наваждение, Галя поёт хрипловатым со сна голоском: «От улыбки станет всем теплей – и слону, и даже маленькой улитке…». Кто-то из девчонок подхватывает песенку, и она мечется по палате, сопровождаемая смешками, потягиваниями, зевками и перекличкой девичьих голосов.
На веранде слышен топот мальчишек, бегущих в туалет. В дальнем углу палаты Лидка, «которая-всегда-встает-раньше-всех», уже расчёсывает густые волосы цвета меди и громко обсуждает с соседкой, кто из мальчиков в отряде самый красивый.
Скрипнув, отворяется дверь. Елена Геннадьевна, вожатая второго отряда, выходит на середину комнаты и, подходя к кроватям, сдергивает одеяла с тех, кто ещё спит.
– Вставайте, лежебоки! Ещё одно прекрасное утро пришло на планету Земля!
Вставать никто не хочет. Девчонки в один голос упрашивают вожатую разрешить поспать ещё хотя бы полчасика.
Уговорить Елену Геннадьевну не удается. Не помогают ни умильные улыбки на симпатичных рожицах, ни укрывание с головой, ни жалобы на головную боль.
