– Прелестная сестрица, я благодарю вас за помощь и надеюсь на вас, – как опытный кот, увидевший на крыше подругу, промяукал Гуго и бесстрашно запустил свои руки под тунику сестры.
Ирменгарда встрепенулась, стряхнула руки Гуго и, встав, отошла к огромному окну.
– В чём дело, сестрица? – Гуго не любил подобных отпоров.
– Я, наверное, полная дура, что помогаю вам, Гуго. – сказала Ирменгарда. – Что мне, лично мне, обещает ваша удача?
– Как – что? Ваш супруг, безусловно, укрепит своё графство, оно наверняка пополнится новыми землями и рабами.
– Прекрасно. Мой супруг выиграет, за него я теперь спокойна. А что это обещает лично мне?
– Вам? – пробормотал Гуго. Признаться, ничего кроме меркантильных расчётов все эти дни его душу не занимало, однако он нашёлся довольно быстро: – Все мы смертны, сестрица, и муж ваш смертен. Представляете, сколь могущественен и грозен был бы союз Ивреи и Бургундии, особенно если последняя не будет делиться на верхнюю и нижнюю, северную и южную?
– Каким же образом? Мы с вами брат и сестра, и ни один священник в мире не возьмёт на себя грех повенчать нас.
– Ну-у-у, – Гуго растягивал слова, пытаясь найти решение, – во-первых, мы не родные брат с сестрой, а во-вторых…
– Что во-вторых?
Ничего «во-вторых» у Гуго не было. Но надо было как-то замаскировать это или перевести разговор на другую тему.
– Я не могу сейчас обо всём вам сказать, Ирменгарда, однако знайте же, что я не желаю подле себя иную, кроме вас.
Ирменгарда всплеснула руками.
– Да что я слышу?! Да я ни на грош не верю вам, мессер братец! Мне достаточно известно, что вы, так же как и наш несчастный Гвидо, влюблены в эту римскую сучку Мароцию, только он в своих стараниях более счастлив, чем вы, а вас гложет самая настоящая ревность и зависть.
Гуго угрюмо молчал.
– Я вижу, вижу, как у вас меняется лицо, когда речь заходит о ней. Оно меняется так же, как у Гвидо! Не понимаю, что вы находите в ней, как вы можете желать её, когда, по слухам, в её постели побывала уже добрая половина Рима?!
– Прекрасная сестра моя, взгляните на своё отражение и ответьте, может ли мужчина, находясь подле вас, желать ещё кого-то другого? Неужели кто-то, познав само совершенство, может польститься на нечто низменное и гораздо менее привлекательное?
Гуго умел подольститься. Ирменгарда жадно ловила его слова. Ей хотелось, чтобы он продолжал и продолжал восхвалять её и унижать ту. Даже неизвестно, чего хотелось более слышать – комплиментов себе или хулы по адресу другой.
– Вы само воплощение великой Вальдрады, вы образ, вдохновляющий на подвиги и благородного сеньора, и сорванца-жонглёра, вы, вы… – с этими словами Гуго подошёл к Ирменгарде и вновь обвил её своими руками.
Ирменгарда, коротко ахнув, раскрыла свой алый ротик для поцелуя. Гуго не заставил себя долго ждать.
Три коротких хлопка послышались за их спинами. В дверях спальни стояла Берта в ночном одеянии, с нелепым чепцом на голове. Неизвестно, в какой момент она очутилась здесь и как долго наблюдала всю эту сцену.
– Я рада видеть, что мои дети испытывают друг к другу столь явную симпатию.
Гуго и Ирменгарда, разомкнув объятия и втянув головы в плечи, стояли молча.
– Но на этом я положу предел вашим чувствам, и я не желаю, чтобы когда-нибудь до моих ушей доходили хотя бы намёки на непозволительную связь между вами. Иначе всё это будет на руку врагам нашим, и в отношении вас я тогда буду действовать, как в отношении потворников врагам моим. Надеюсь, вы меня поняли, ибо дважды я повторять не собираюсь.
