В этот момент в комнату входит самый странный человек из всех, что я когда-либо видел.
– Извините. Когда долг зовет… – ухмыляется он.
А потом испускает газы разрушительной силы.
– Извините, – повторяет он тоном ни о чем не жалеющего человека.
Каждый видимый миллиметр кожи этого солдата покрыт татуировкой. Орлы, змеи, кресты, звезды и кометы. Татуировки голубые, как его глаза. Довольно трудно понять, сколько ему лет, но на вид – что-то около сорока.
– Отец Дэниэлс, – говорит капитан, – представляю вам рядового Карла Буна. Он бы уже дослужился до чина майора, если бы не коллекционировал дисциплинарные приговоры. Сколько раз ты оказывался под трибуналом, Карл?
– Numerari non potest, – отвечает тот на безупречной латыни.
Неисчислимо.
– Прежде чем стать кем-то поинтересней, Карл был семинаристом. Татуировки крестов восходят к тем временам, Карл?
Солдат мотает головой. Драконы на его бритом черепе изгибаются и, кажется, готовятся к прыжку.
– Не-а, мой капитан. Кресты я сделал позже. Единственные татуировки, оставшиеся от тех несчастных лет, проведенных в Серых Стенах, – это зарубки, которые я делал бритвой на своем хере. Хотите, покажу, отец? Я разрешу вам пересчитать их!
Капитан Дюран сверкает на него глазами, взглядом указывая на стоящего в глубине комнаты кардинала Альбани.
– О, прошу прощения, Ваше высокопревосходительство. Простите недостойного сына Святой Римской Церкви…
– Сегодня вечером можешь пойти исповедаться у кардинала, – предлагает Дюран притворно-серьезным тоном.
Солдат сгибается как от удара. Он трепещет, и нелегко сказать, притворно или нет.
– Нет, капитан. Нет, прошу вас. Именно в исповедальне я потерял невинность. И ту, что спереди, и ту, что сзади, хоть и не помню, которая из них сдалась первой.
– Прекрати валять дурака. Сядь.
Солдат подчиняется.
– Не обращайте на него внимания. Бун идиот. Кроме того, хронический лжец. Нравится она вам или нет, святой отец, но вот это и есть наша команда. Вам придется жить с этими господами на продолжении всего путешествия.
– Ну, может, и не всего… – бормочет сержант Венцель достаточно громко для того, чтобы все расслышали его слова.
– В каком смысле? – спрашиваю я.
– В том смысле, что это такое долгое путешествие… Сомнительно, что все мы сможем добраться до Венеции и обратно…
– Morituri te salutant! – восклицает Карл, вскакивая и выбрасывая руку в пародии на нацистское приветствие.
Идущие на смерть приветствуют тебя.
Я смотрю на стены за спиной этих людей. Краски фресок в полутьме кажутся бледными и землистыми. Апостол с нимбом воздел руки в молитве. Разрушенная вековой сыростью надпись у его ног неразборчива. От сырости же растеклась красная краска губ святого, превратив его тем самым в злобное создание, в демона с перепачканным кровью ртом.
Я вздрагиваю.
– Выпейте глоточек, святой отец, – ухмыляется Карл, протягивая мне кружку, из которой несет убийственным картофельным самогоном, единственным доступным здесь алкогольным напитком массового потребления.
– Несмотря на официальный запрет, некоторые пытались перегонять и грибы. Говорят, результаты иногда были… своеобразны, как сказал бы Егор. Верно, Ег? Ты понимаешь о чем, я, да? Егор видит призраков, – с притворным жеманством шепчет он мне на ухо. Его дыхание воняет, как ликеро-водочный завод. – Егор слышит призраков…
– Спасибо, я не пью, – отвечаю я, возможно, слишком поспешно.
