Официальной валютой Церкви является ватиканская лира – евро оказалось лишь временным, уже забытым отступлением. Но и лира – чисто виртуальная валюта. Она чеканится в крайне небольшом количестве из серебра и меди, выплавляемых из старых электрических проводов, и все двадцать лет носит знак вакантного престола[14]. Ватиканский монетный двор производит ее скорее для поддержания традиции, чем для обращения. Большая часть этих монет либо заперта в несгораемых сейфах, либо используется в качестве дипломатических подарков. Однажды Максим сказал мне, что если у нас когда-нибудь появится Папа, первая его монета будет золотой. Из золота, добытого путем переплавки какого-нибудь предмета из церковной утвари, начиная с наименее ценных.
Но не ватиканская лира настоящая валюта этих подземелий.
– Пять литров виски, – еле слышно отвечает Альбани, – и два блока сигарет.
– «MS»? – спрашивает Бун, имея в виду самую распространенную до Великой Скорби итальянскую марку сигарет. Тот факт, что сигареты двадцатилетней давности хранились все это время в герметичной пластиковой упаковке, делает их теоретически пригодными для курения. Но никто не раскрывает эти пачки. Теперь это деньги, а не продукт потребления. То же относится и к кофе, который никому и в голову не придет выпить, в том числе потому, что нет сомнений в том, что по прошествии такой уймы времени пить его стало невозможно. Это меновая валюта, тем более ценная потому, что никто больше не способен произвести ее. А виски – самая дорогая валюта из всех. В отличие от кофе и сигарет, алкоголь можно пить даже двадцать лет спустя. Но в качестве валюты он гораздо ценнее. Пить его было бы так же абсурдно, как в старые времена использовать банкноту в сто евро для разжигания огня. Ценность имущества определяется его дефицитностью.
– «Мальборо», – натянуто улыбается Альбани в ожидании эффекта, который произведут его слова.
Бун пучит глаза от удивления.
– Затем, двести патронов. Вы сами выберете калибр. Ну и наконец…
Последнее слово похоже на приманку, надетую на крючок. Как хороший рыбак, кардинал, прежде чем дергать, дает приманке опуститься на дно.
– Десять процентов от всего того, что вы доставите из Венеции.
– Десять процентов каждому?
Альбани смеется, искренне развеселившись. Качает головой:
– Всего десять процентов, которые вы разделите между собой. Я, конечно, одет в красное, но я не Санта Клаус…
На самом деле, единственным красным предметом его одежды является красная кардинальская шапочка, а в остальном, он, как и все гражданские Нового Ватикана, одет в обычный комбинезон, хоть скроенный по фигуре и из хорошей материи. Этот костюм не идет ему. Его живот так выдается, что прелат кажется беременным. Длинные одежды, которые кардиналы носили раньше, скрыли бы этот недостаток.
– Может, Вы и не Санта Клаус, но предложение – просто пальчики оближешь, – заключает Бун, развалившись на стуле и закрывая глаза, как будто бы уже видя в мечтах свою награду.
– И слава за исполнение жизненно важной для Ватикана миссии, – прибавляет кардинал, но на этот раз его слова не имеют столь оглушительного успеха.
– Хорошо, мальчики, – поднимаясь, отрезает Дюран. – Вы слышали его высокопреосвященство. Вас ждет огромная награда. И слава, естественно.
Он отдает кардиналу небольшой поклон.
– Когда мы отправляемся?
Прежде чем прошептать ответ, Фердинандо Альбани закрывает глаза.
