Читать онлайн Анна Яковлева - Королевская щука

Все описанные события – вымышлены, все

совпадения – случайны.

…– Самосбывающееся пророчество – это когда вы получаете от жизни то, что ждете. Ждете гадостей, ноете, жалуетесь, что все плохо, – так и будет. И наоборот: настроены оптимистично, неудачи делают вас мудрее и лучше, и все получается. То же самое и с детьми. Родители неосознанно, случайно сказанным словом могут внушить ребенку любовь, сострадание и милосердие, а могут внушить страх, недоверие к окружающим, шовинизм, презрение к людям, а то и ненависть. Не далее как вчера я стала свидетелем такой сцены: мама двух сыновей едет в автобусе, младший ребенок не хочет делиться чем-то со старшим братом. Мама над ним подтрунивает: «Ты еврей, Санечка?». Младший сын хнычет и жалуется, мама снова подтрунивает: «У меня теперь есть доченька! Ты моя доченька». За пару минут эта мамаша успела внушить ребенку две вещи: быть девочкой – это плохо, и быть евреем – это тоже плохо! Ребенок получил небольшую порцию яда. Даже этой малой порции достаточно, чтобы отравить человека. Но ведь это только начало. Повзрослев, мальчик самостоятельно продолжит начатое мамой. В старости такая мама будет удивляться, почему у нее жестокий сын.

– К сожалению, наше время в эфире заканчивается, у меня последний вопрос. – Глаза ведущего под очками скосились в талмуд, который он не выпускал из рук во время интервью. – Скажите, Талли, что лучше: рассказать или не стоит рассказывать приемному ребенку его историю? У нас есть минута.

Скользнув взглядом по студийным часам, – стрелки приближались к десяти вечера – Талли со спокойным достоинством произнесла:

– Я категорический противник любой лжи. – Голос, интонации и сама манера говорить – все было приглушенным и сдержанным. Искренность сочеталась с внутренней силой. На этом фоне ведущий выглядел довольно жалко, был суетлив и неубедителен, и Талли держала эфир на себе, не прилагая к этому никаких особенных усилий.

В последний момент, когда осталось несколько секунд до отбивки, режиссер вывел в студию звонок телезрительницы:

– Талли Тимуровна, – раздался взволнованный женский голос, – я воспитываю приемного сына, ему шесть, и он не знает, что он приемный, а я не знаю, как ему об этом сказать.

По лицу Талли скользнула едва уловимая тень раздражения.

Раздражение адресовалось родителям, которые ради пресловутой «тайны усыновления» предпочитают получать сведения где угодно, только не у специалистов. Такая система бережливости души, которая сплошь и рядом – двадцать из ста – оборачивается «разусыновлением» или «разудочерением».

Кивнув, Талли посмотрела прямо в телекамеру и выдала одну из своих лучших улыбок:

– Приходите к нам в Центр. Мы оказываем полное сопровождение семей с приемными детьми.

– Напомню: у нас в гостях была кандидат психологических наук, – затараторил, сбиваясь, ведущий, – директор Центра психологической поддержки приемных родителей и детей Талли Тимуровна Сыроваткина.

Заиграла отбивка, Талли откинулась на спинку дивана.

В такие минуты ей все чаще казалось, что рано или поздно ее уличат в лицемерии: у специалиста, кандидата и директора, у Талли Тимуровны Сыроваткиной детей не было даже в проекте. Кривая ухмылка злодейки-судьбы: детей Талли наблюдала в Центре, в детских домах, в больницах, детских садах и школах, еще во дворе дома и в семье подруги, Наташки Чаплиной – где угодно, только не в собственном доме.

Но это, так сказать, частность. А в общем – у нее даже мужа в заводе нет. И никогда не будет, если только чудесным образом к ней в дом не постучится безумец, способный вынести ее.

Ее погруженность в профессию, ритм жизни, хм… нечего скромничать… популярность и красоту. И темперамент. А на сладкое – работу над докторской диссертацией. Весь джентльменский набор…

Погасли «юпитеры», ведущий выдернул из уха микрофон:

– Спасибо, Талли. – Он оторвал взгляд от французских косичек, обрамляющих лицо собеседницы. Странное дело: тщедушность и эти детские косички нисколько не дискредитировали директрису. Образ был цельным и … железобетонным.

– Всем спасибо, все свободны, – прозвучал голос из операторской.

Духота в студии стала нестерпимой.

Как только отключили свет, Талли мгновенно почувствовала усталость. Тело отказывалось подчиняться, мышцы на лице отяжелели. Кажется, даже мозги стали чужими и не слушались. Что она дальше должна делать? Куда ехать? Домой или еще куда-то?

– И вам спасибо, Павел, – устало произнесла она. Нет, кажется, на сегодня все.

Талли встряхнулась, оттолкнулась от кожаного дивана ладонями и следом за ведущим покинула студию.

…В такси она совсем раскисла. Сгорбившись на заднем сиденье, вытирала ладонями мокрое от слез лицо и старалась как можно тише шмыгать носом – стыдно реветь при чужом дядьке.

За окном мелькал ночной город, проносились машины, пешеходы перебегали на красный свет – уходил обычный день, еще один день ее жизни.

Дальше придет длинная ночь, все уснет, ей одной не будет покоя от бесов.

Сначала бесы пакостничали тайком, подталкивали к депрессии незаметно.

Потом обнаглели, почувствовали себя хозяевами положения, размножились, стали изобретательней и наглей.

Стоило выключить свет, как они забирались в черепную коробку и принимались тиранить жертву. С каждым разом депрессии становились все глубже и продолжительней.

Пока еще Талли избегала сильных антидепрессантов, но перспектива вырисовывалась мрачная.

«Дура, – обозвала себя без пяти минут профессорша. Ну чего ты ревешь? Тебе тридцать лет, ты кандидат наук, у тебя сложилась карьера, у тебя Центр, у тебя любимое дело. Твое имя известно в кругах специалистов, ты выходишь на международный уровень. Твоей работой об отвергаемых детях заинтересовался сам Александр Кайро, член американской Ассоциации психологов, президент фонда, директор института “Семейное здоровье”! В коллективе за глаза тебя зовут “ТТ”…»

Вопреки всему сказанному, стало только хуже.

Сколько она ни бьется, а достижений все равно меньше, чем неудач. Вон, Ванька Заикин сбежал из приемной семьи третий раз…

Остро захотелось кому-то пожаловаться – пожаловаться было решительно некому.

У Наташки семья, времени на дружбу почти не остается.

Бабуля уехала в Тель-Авив на ПМЖ.

Спасатель-эмчээсник, с которым Талли встречалась последний год, сбежал. Талли смутно подозревала, что все дело в спагетти с соевым соусом. Спасатель гурманом оказался, хотя по виду не скажешь…

Разрыву предшествовало несколько попыток накормить эмчээсника изысканным мясным блюдом. На кухне Талли потерпела полное фиаско, зато из упоительного, хоть и бесполезного выяснения отношений вышла победительницей: достаточно было объяснить про мужское чванство и женскую фрустрацию, чтобы любимый отпочковался.

Перестань реветь, уговаривала себя Талли. Тебе тридцать лет, ты кандидат наук, у тебя сложилась карьера, у тебя Центр, у тебя любимое дело. Твое имя известно в кругах специалистов, ты выходишь на международный уровень, наконец, ты – «ТТ».

Перестань реветь! Тебе отлично известно: твоя профессия требует жертв – нельзя заниматься сиротством вполсилы.

Поздним вечером, на заднем сиденье такси этот общепризнанный факт показался Талли чудовищно, фатально несправедливым.

Тебе тридцать лет, а грудь у тебя нездорового нулевого размера, и тебя бросают мужчины.

Никакая ты не успешная. В чем он, этот успех? Больше других знать о детских изломанных судьбах – это успех? Мышеловка это, а не успех. Кажется, чужие беды и чужой травматический опыт стали твоими собственными бедами и опытом – вот тут ты преуспела. Лучше бы кулинарную книгу освоила!

– Вам плохо? – заерзал таксист.

– Не ваше дело! – со злостью выкрикнула Талли, и слезы остановились так же внезапно, как и хлынули.

Такси уже было на месте.

Справа возвышалась одинокая жилая многоэтажка, слева – магазин, почтамт и здание банка с пустующим рекламным щитом. Подсвеченный со всех сторон щит гласил: «Это место для твоей рекламы». И рука с указующим перстом: вот оно, это место. Не промахнитесь.

Талли расплатилась, дотянулась ногой до асфальта – она была маленького роста – и поняла, что наступила в лужу. Ну вот, теперь еще и замшевые туфли испортила. Чтоб тебя… тебе… чтоб его…

Еще дважды наступив в лужи, успешно маскирующиеся под идеальную поверхность, Талли добралась до подъезда.

Щелкнул кодовый замок, мелкой дробью простучали по бетонному полу каблуки, замерли у лифта, и в подъезде все стихло.

Эта тишина и отупляющая усталость создавали ложное представление о времени суток, Талли казалось, что уже глубокая ночь.

На вызов лифта кабина отозвалась движением, створки дверей разъехались. Стук каблуков приглушил линолеум. Все, финишная прямая.

Чем выше поднимался лифт, тем меньше оставалось эмоций и чувств в организме. На третьем этаже отказало чувство вины. На четвертом – чувство голода. К седьмому этажу Талли уже ничего не испытывала, кроме желания немедленно рухнуть в постель. Не переодеваясь, не умываясь и … оставив Фимку без прогулки.

Неосуществимая мечта. Еще в лифте услышала Фимкин скулеж: крамольная мысль, которую допускала хозяйка, вызвала у животного яростный протест.

Открыв дверь, Талли протиснулась мимо спятившей от радости собаки и включила свет.

– Подожди, а? – Сбросила туфли и став еще ниже ростом, босиком потащилась в комнату. – Я только немножко посижу, и пойдем. Обещаю.

Талли упала в кресло и в ту же секунду превратилась в хлам. Шевелиться не хотелось. Сколько там ей по паспорту? Тридцать? Попахивает подделкой документов.

Монография, которую писала на коленке в обеденные перерывы, на форумах, конференциях и по ночам, вышла, напряжение последних месяцев отпустило, но Талли преследовало чувство, что ее занесло за цель. Жизнь превратилась в черный квадрат: как его ни обрамляй, какую философскую основу ни подводи – ничего, кроме бессмысленной пустоты и отчаяния, в этой тьме не разглядишь.

Все из-за бабушки, лягушки-путешественницы, – уверяла себя Талли. Бросила ее, бедную-несчастную, на выживание.

– Ей овладело беспокойство, охота к перемене мест, – противным голосом процитировала Талли, обращаясь к Фимке.

«Может, меньше будешь работать», – прощаясь, выразила надежду Фаина Абрамовна.

Меньше работать внучке было скучно.

В Центре вообще все держалось на ее страсти к работе: конференции, телепередачи, поиск спонсоров, благотворительные акции, не говоря о презентации авторской программы – это тема докторской, тут без нее никак… Опять же: цикл передач о заместительных семьях сама пробивала на телевидении.

Талли протянула руку и нащупала на столике под зеркалом ту самую монографию.

– Бабье царство какое-то, – проворчала Талли, тыча в морду Фимке свой нетленный труд, – автор и соавторы – одно бабье. Белоногова, Агеева, Кончева, Барабашова. Даже Жмурко и Артемович – и те бабы.

Где они, эти мужики?

Например, звезда детской психологии Александр Кайро.

Профессор, доктор, учредитель, председатель… И, конечно же, москвич.

Талли подавила вздох. А она живет на периферии, в глубинке. И Белоногова, Агеева, Кончева тоже провинциалки…

Талли попыталась зарядиться от книжицы энергией, которую в нее вложила. Книжица почему-то не желала делиться вложенной в нее энергией.

Талли понюхала брошюрку.

Монография пахла типографской краской и чем-то сложным. Наверное, умными мыслями.

Используя запрещенный прием, Фимка (большой грех соседской таксы с каким-то неопознанным кобелем) копилкой уселась рядом и уставилась, не мигая. Глаза горели в темноте сдержанным огнем.