В голосе Зрящей матери звучало бессилие. Она словно признавалась в своей беспомощности. Она, которую было невозможно представить уязвимой! Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этого.
За столом воцарилось долгое молчание.
– А может, все это только во благо, – нарушила тишину Аша.
Она говорила вполголоса, словно рассуждала вслух.
– Пусть уничтожают друг друга. Может, это истощит обе стороны.
Я резко повернулась к ней. Мне было не скрыть вдруг охватившую меня волну негодования. Но я закусила язык, ощутив давний выступающий шрам – память о детском сражении с болью. Сейчас боль помогла мне подавить гнев.
Почувствовав на себе пристальный взгляд Зрящей матери, я поняла, что опоздала.
– Силина, что ты желаешь сказать?
– Ничего, Зрящая мать.
– Здесь не лгут.
Эти слова часто звучали за нашим столом. Возможно, они были правдой. Касаясь пальцами соли, мы были предельно открыты друг перед другом. Но это не означало, что у нас не появлялось идей, которые не следовало выражать. Таким мыслям было не место в наших умах, однако они все равно возникали.
Сейчас мне бы следовало промолчать. Но разум не успел удержать слова, и они вылетели изо рта.
– Если позволить случиться этому, война обернется большими человеческими жертвами.
– Силина, уж тебе-то должен быть хорошо известен наш принцип, – сказала Аша.
В ее голосе я уловила сожаление, отчего мне захотелось перепрыгнуть через стол и влепить ей пощечину.
– Мы действуем, – уточнила она, – исключительно по воле Аседжи, а не на поводу у своих чувств.
Да, так оно и есть. Двадцать лет назад Король питоры варварски завоевал Глею, ввергнув растерзанный край в состояние нескончаемой войны. Но даже этого было недостаточно, чтобы арахессы начали действовать. Они принимали решения не на основе нравственных принципов и представлений о добре и зле, хотя выходки Короля питоры по всем меркам были злом. Прядильщица показала нам более серьезную причину: Король питоры нарушил естественный порядок и сместил наш мир с надлежащего курса.
Понятие врага для арахесс определялось волей Аседжи и потерей природного равновесия – и этим отличалось от человеческого.
Однако нынешняя ситуация… она воспринималась…
– Аседжа не питает ненависти к детям Ниаксии, – напомнила мне Аша. – Возможно, даже поддерживает вторжение. Порою боги считают необходимым устроить чистку.
– Чистку? – переспросила я, не успев подавить гнев.
– Движение вперед не обходится без жертв.
В последнее время моего терпения не хватало надолго. Оно словно истощилось. Особенно по отношению к Аше. Стоило мне услышать ее голос, как я, не вникая в смысл слов, сразу вспоминала ее приказ отступить.
А ведь я могла бы тогда убить его, и эти стулья сегодня не пустовали бы.
И вместе с тем я сознавала ее правоту. Ниаксия – мать вампиров – была врагом Белого пантеона человеческих богов. Две тысячи лет назад, еще будучи молодой второстепенной богиней, Ниаксия влюбилась в Аларуса – бога смерти и стала его женой. Но их союз вызвал недовольство других богов, что привело к казни Аларуса. Обезумев от горя и гнева, Ниаксия покинула Белый пантеон и создала вампиров, целиком подчиняющихся ее власти. Теперь все боги Белого пантеона относились к Ниаксии с неприязнью. Единственным исключением была Аседжа, проявлявшая терпимость как к самой Ниаксии, так и к роду вампиров.
Словом, не нам судить завоевателя.
Но меня это не устраивало. Я хотела его судить. Я хотела судить каждого, кто превращал города в развалины и вызывал чувства, какие я испытала много лет назад, лишившись родного дома.
