– Что это? – удивился я. – Хищник какой-то побывал?
– Похоже, – кивнула мама. – Только какой? Среди бела дня ни хорь, ни куница не сунутся. Да и не будут так аккуратничать. Либо стащат яйцо, либо скорлупой намусорят.
– Может, крыса? – предположил я.
– Не хватало еще этой напасти, – вздохнула мама.
Мы посетовали немного, и я вернулся доделывать погреб. Не успел спуститься, как наткнулся на чинно сидящего внизу у ступеней Арчи. По его жалостному, трагическому виду и мокрой морде с приставшей луковой шелухой я понял, что пока мы беседовали в курятнике, он проводил «инспекцию» погреба. Доказательством его бурной деятельности служили сорванная со стены связка лука, разбитая банка меда и сброшенная на пол крышка от кадки с мочеными яблоками. На мои увещевания Арчи отреагировал традиционным поскуливанием и скорбным взглядом несчастнейшего существа. Я почувствовал себя виноватым и молча принялся убирать последствия Арчиного пребывания. А он снова незаметно скрылся и объявился только вечером, когда мама привела козу на дойку. Двор огласил заливистый лай. Куры быстро шарахнулись в курятник от греха подальше, коза в удивлении попятилась, на всякий случай выставив рога. Арчи прыгал вокруг нее с развевающимися ушами и норовил вцепиться в бороду. Мама отгоняла его веником и обзывала «рыжей шпаной». Пришлось срочно вмешаться и закрыть спаниеля в чулане, несмотря на его попытки надавить на жалость.
Так прошел первый день Арчи в деревне. А утром я решил сварганить себе яичницу и заодно узнал, что за хищник повадился в мамин курятник. Сначала я подумал, что в ящике с гнездом сидит курица, но потом мое внимание привлек странный причмокивающий звук. Я подошел ближе, и в полумраке блеснули влажные глаза страдающего от несправедливости мира спаниеля. Он лежал, обхватив лапами яйцо, и всасывал в себя его содержимое. На мое появление Арчи отреагировал жалобным скулежом и более энергичным причмокиванием.
В общем, с «подарочком» для матери я угадал как нельзя лучше. Николай не обманул, когда сказал, что Арчи ест все. Он действительно оказался всеядным и к тому же сообразительным. Научился делать подкопы под изгородь, отделяющую огород от двора. Разрывал грядки с морковью, выгрызал середину корнеплода и аккуратно прикапывал его обратно. На первый взгляд грядка выглядела целой, только поникшая ботва указывала, что над ней кто-то потрудился. Арчи объедал крыжовник и смородину, не брезговал малиной и закусывал все мелкими ранними грушами, в изобилии сыпавшимися на участок с луком. Но больше всего Арчи пристрастился к огурцам. Ему не нравились большие или слишком маленькие, он выбирал красивые ровные огурчики и схрумывал их целиком, оставляя только темно-зеленые жопки. Кроме этого, Арчи продолжал третировать по вечерам козу, наведывался в курятник за яйцами и при любой возможности воровал у нас еду со стола.
Мы начали привязывать его за ошейник к веревке. Тогда Арчи усаживался перед будкой, наклонял голову набок, тихонько скулил и не спускал с нас своего коронного влажного взгляда. Мы чувствовали себя злобными чудовищами и уходили со двора, чтобы только не видеть этих печальных глаз с застывшими в них слезами. Но стоило нам скрыться, как Арчи изворачивался ужом, высвобождался из ошейника и мчался по своим пакостным делишкам. Однажды Арчи выбрался на улицу, но там ему совсем не понравилось. Местные собаки не оценили его уникальные способности драматического артиста и чуть не надрали висячие уши. Поэтому «развлекался» Арчи в пределах маминого двора и огорода.
