– Что это ты здесь так одиноко жил? – шутливо спросила Прияна.
– Да я… так… – Святослав отмахнулся, и ей почудилось на его лице проблеск непривычного смущения. – Моих-то нет…
Он имел в виду, что привык видеть рядом Игморову братию; неужели без щекастых рож Игмоши с Добровоем ему все прочие стали немилы?
– Так что, – Прияна понизила голос, хотя в избе были только свои, – никаких вестей и нет?
Святослав помотал головой.
– Но ведь они должны… – Прияна придвинулась к нему и зашептала, – если они живы, они должны тебе весть о себе подать? Куда же им еще деваться? Где приют найти, чем жить? Хавлот сказал, они из вашего стана ушли в чем были, даже плащей не взяли. Кто их защитит, кроме тебя? Неужто ты так вот совсем ничего не знаешь?
Дня три назад она не смогла бы так легко завести этот разговор: при воспоминании о переменах в Хольмгарде в ней вскипало возмущение, об Игморовой братии было противно думать, и пусть бы их хоть леший взял! Но сейчас слова соскальзывали с языка легко: она делала то, что необходимо ради спасения самого Святослава от гнева богов. Пусть даже он этого не понимает.
– Да откуда же?
Сев на широкую лавку, Святослав опустил голову, и по его напряженным мускулистым плечам было видно, как истомили его эти мысли.
На миг Прияне стало его жаль, захотелось обнять, приласкать. Но тут же отчуждение вновь встало в душе стеной. Он, князь – сын, муж, брат и отец, – принес семье слишком много зла и, похоже, не жалел об этом. Жалел лишь о цене, которую пришлось платить за свои решения.
– Как они вести подадут? – Он поднял голову и взглянул на Прияну. – Через кого?
– Они могут как-то тайком вслед за вами пробираться. – Прияна села рядом с ним. – Или с людьми торговыми прислать весть. Уж они придумают, как сказать, чтобы только ты понял. Градимир, Красен – мужики умные.
– Может, и придумают – если живы.
– И ты даже не знаешь, куда они могли податься, в какую сторону?
Святослав покачал головой.
– На севере им податься некуда: Сванхейд, Ингвар в Ладоге их укрывать не станут. Попадись они на глаза братцу моему тамошнему – попытается убить. На западе, в псковской стороне – там Ута, Кетиль, ее брат, его сын, они с Улебом жили, тоже, поди, теперь как волки лютые… Одна надежда, что мои парни половчее будут.
Вот и еще кто-то из кровных родичей Святослава мог лишиться жизни от рук Игморовой братии! А он надеется на это, вместо того чтобы бояться! Снова вскипела досада и злость, и Прияна глубоко вдохнула, стараясь успокоиться.
– Они тебе дороже братьев! – вырвалось у нее.
– Они и есть мои братья! – Святослав повернулся, положил руку ей на затылок, пригнул к себе и прижался лбом к ее лбу. – Запомни. Игмор мне дороже всех кровных братьев. Его жизнь мне – как своя. Он спас мне жизнь, и я его ни за что не сдам, хоть Свенельдичу, хоть Кощею самому. Когда он…
Святослав запнулся. Помедлил и поцеловал Прияну, будто решив: хватит разговоров. Она сделала над собой усилие, чтобы ему ответить, не дать догадаться, что его поцелуи для нее утратили вкус. Его словно подменили: это был чужой человек, недобрый, жесткий, равнодушный. Вернется ли тот прежний, которого она полюбила семь лет назад?
Или он с первого дня ей только мерещился? Семь лет она прожила с ним единой душой – или ей так казалось? Но события этого лета высветили всю глубину ее ошибки. Знала ведь, после случая с Горяной Олеговной должна была понять, что ее разбитая душа для Святослава не преграда. Тешилась надеждой, что все наладится. Женщина всегда этим тешится, поливая засохший цветок любви слезами души, пока не поймет, что он истлел, никакой весне не оживить то, что рассыпалось в прах.
