Хавлот прежде входил в число Игморовой братии, хотя, будучи там самым умным, от многих Игморовых дурачеств уклонялся. О замысле против Улеба он даже не слышал: Игмор ему недостаточно доверял, видя в нем соперника в дружине, и его не стал привлекать к этому тайному делу.
– Не знаю, благодарить мне богов, что Игмоша решил без меня обойтись, или пенять, – сказал Хавлот Прияне уже в лодье, на реке, когда рядом был только его брат Белча и двое младших зятьев Хрольва, которым доверял он сам. – Если бы я знал – я б его остановил. А если б поддался ему – сейчас тоже был бы или в бегах, или не жив. Там же из них кто-то не выжил, из тех, кто с Игмошей был.
– Откуда ты знаешь?
Когда об этом рассказывалось сразу после возвращения дружины, Прияна была слишком захвачена судьбой Хольмгарда – то, что была для нее важнее, а касательно самого убийства многое прослушала.
– Я же там был, госпожа. – Хавлоту не слишком хотелось с ней о этом говорить. – На том месте. Там пятна крови не только рядом с телами остались. Три тела лежат – его самого и двух бережатых, – а крови много еще в других местах. Кто-то, значит, еще убитый, кроме них троих. Или тяжело раненый. Но они своих забрали, вот мы и не ведаем, кто там был. Волхв тамошний мрецов вызывал на девятую ночь. Сказал, Грима прижмурили и Агмунда. Но кто его знает, того волхва, правду говорит или врет…
– Но мы уж и тому рады, что пусть Желькины дочки гадают, правда или нет, – заметила Альвёр.
– А наши братья все здесь, – добавил Альрун.
Семнадцатилетние девушки-близнецы были родными сестрами Хавлота, дочерями Ивора Тишины от Зоранки. Раз уж Прияна собралась в Вышгород, она взяла их с собой, чтобы заодно повидались с родителями.
При мысли о Желькиных дочках Прияна слегка нахмурилась. Теперь и они, ближайшие родственницы Игмора, напоминали ей о неприятном деле, и она была бы рада их не видеть. Даже было думала велеть им не ходить на княжий двор. Но потом сообразила, что не стоит терять их из вида: если Игмор подаст какие-то тайные вести, женщины его семьи об этом будут знать, и стоит держать их на глазах.
Путь вверх не реке занял целый день, и уже понемногу сгущались сумерки, когда Прияна высадилась на длинный причал близ Вышгорода. Дозорные на стене разглядели молодую княгиню и звуком рога дали в крепость знать о важном госте. Когда Прияна со своей малой дружиной поднялась к воротам и вошла, двор уже был полон народу, и даже Святослав стоял возле входа в гридницу. Он услышал, кто приехал, но не слишком поверил: дозорные могли обознаться. Зная стойкость своей водимой жены – которую считал упрямством, – он был уверен, что она теперь будет держать на него обиду до самой зимы.
Однако это и правда оказалась Прияна. В ярком красном платье, она будто соскочила с багряной лодьи садящегося солнца; облачным крылом вился над ее головой длинный край тонкого убруса из белого шелка, раздуваемый речным ветром.
– Будь жив, княже! – С усталой улыбкой Прияна подошла к Святославу вплотную и поцеловала. – Не ждал?
– Что случилось? – Святослав слегка нахмурился.
– Вот всегда ты так! – Прияна выразительно вздохнула. – Хоть бы сперва напоил, накормил, а потом и расспрашивал!
– Не мути. – Святослав сжал ее руку. – Еще чего стряслось? Вести какие?
– Так вот я тебе и вестник! Мы с матушкой твоей рассудили: сделанного не воротишь, мертвых не воскресишь, а нам в своей семье враждовать не годится – только народ смущать. Матушка просит тебя в Киев воротиться. И я тоже. Все лето тебя дома не было, что же теперь, до гощения будешь в Вышгороде сидеть? Сыновья тебя в лицо позабудут.
