– Я подумаю. Стоит ли рисковать, когда меня уже ждут яйца, молоко и коровы с быками. Лучшие невесты округи и большое уважение на местном тинге.
– Да какой тут риск? Все равно что в мишень соломенную пострелять.
– За мишень соломенную по гривне серебра на человека не платят.
– Смотря кто будет платить! Некоторым людям не дает дешево платить их самоуважение!
– Ладно, хватит. Приходи на днях, может, посмотрим местность…
Видя по лицу Лиса, что на сегодня разговор окончен, Болва допил свое пиво и распрощался. Лис задумчиво смотрел ему вслед, вспоминая разговор и повадки Мистины в те недавние встречи. По нему не угадаешь: может, и правда искал людей для неких поручений… Лису и его людям он, пожалуй, обрадовался непритворно. Только о давних делах перед падением Искоростеня говорить, не в пример Болве, не захотел. К тайному облегчению Лиса, ворошить те дела Мистине тоже не доставляло радости.
Подумав об этом, Лис ощутил смутное желание отозваться на предложение. Он до сих пор чувствовал себя в долгу перед Мистиной за смерть его отца, Свенельда, хотя о «заслугах» Лиса в этом деле сейчас уже не знал никто, кроме Болвы. Губить Свенельда его отроки вовсе не хотели, но судьба обманула всех и заставила их разломать свою жизнь собственными руками. Помня об этом, Лис предпочитал пятнадцать лет держаться подальше от Русской земли, где живут потомки Свенельда – люди, обязанные ему кровной местью, но не знающие об этом. С Болвой они ту вину делят пополам, но тот, похоже, сумел все выбросить из головы и забыть.
Оставалось выяснить, кого предстоит пугать и почему. Опыт пятнадцати лет в Греческом царстве научил: у влиятельных людей бывают такие поручения, после которых исполнителей не оставляют в живых.
Альв, давнишний хирдман и товарищ Мистины Свенельдича, женат никогда не был и тем не менее обзавелся двумя сыновьями. Одного больше двадцати лет назад произвела на свет рабыня Свенельдова двора, а второго однажды в конце зимы принесла незнакомая девка и сообщила, что это плод купальских игрищ, но оставить его себе родичи ей не велят. Несколько поколебавшись между Альвом и Арне, она указала на Альва, и тот, поразмыслив, сказал, что это дело возможное. Оба мальца, Бранд и Арне, выросли на Свенельдовом дворе и теперь состояли в бережатых у Мистины, как когда-то их отец.
Вчера прошел дождь, на улицах еще стояли лужи. Возвращаясь с Подола, Бранд посматривал под ноги, чтобы не поскользнуться: на влажной глине кожаная подошва поедет, так можно и порты разорвать. Шагах в шести-семи впереди между лужами пробиралась молодая бабенка в нарядной красно-синей плахте и синем вдовьем убрусе, весьма дорогом, из тонкого шелка. Казалось бы, она осторожно огибает скользкие места, выбирая путь почище, но походка ее оставляла впечатление, будто за ее спиной покачивается и игриво помахивает невидимый пушистый хвост. Поглядывая на нее, Бранд ухмыльнулся: от весняков он не раз слышал, что, мол, в Киеве все бабы – ведьмы и в полнолуние на Девичьей горе собираются и там скачут как есть без ничего…
– Ай!
Бранд поднял глаза: нарядная бабенка сидела на мокром месте возле лужи и болезненно охала.
Подбежав, он подхватил ее и попытался поставить на ноги, но бабенка еще сильнее заохала и повисла у него на плече.
– Ой, ногу больно! – отчаянно морщась, причитала она. – Ой, божечки! Ой, вот лихота! Не ступить!
