В гриднице стоял полумрак – окна, забранные разноцветной слюдой и без того пропускали мало света, а застелившие небо хмурые тучи и густой снегопад и вовсе сотворили в терему сумерки.
Свечи не горели, но на стене тусклым тяжёлым светом зловеще светился длинный прямой клинок.
Древний меч хотел крови.
Святослав Ярославич вздрогнул от неожиданно пришедшей мысли, медленно подошел к стене.
Меч висел нагим, ножны полированной кожи, цветом схожие со старым деревом, простые без украшений, только с серебряной оковкой горловины, висели рядом.
Князь коснулся кончиками пальцев мечевого лёза, и тут же отдёрнул руку.
Словно вспышка молнии, словно зарница во тьме, Святослава озарило видение.
Жарко дышала ночь, горели огромные костры, звенела сталь, ржали кони. Влажно и могуче плескалось рядом море, волны рушились на песок и с шипением отползали назад.
В руке тускло светился меч.
С воплями погибал под жертвенными ножами полон. Кто-то расхристанный вырвался из рук волхвов, вцепился в окольчуженных воев в тщетной надежд то ль спасти свою никчёмную жизнь, то ль погибнуть войской смертью – от честного оцела, не от кремнёвого жертвенного ножа. Стремительно взметнулся синевато-серый оцел, свистнул клинок – рука ударила словно сама, меч сам метнулся навстречь гибкому телу.
– Зря, княже, – сказал кто-то рядом.
– Не зря, – возразил кто-то другой. – У него хватило храбрости… это уже само по себе заслуга. А Рарог ныне доволен…
