Он протянул руку, чтобы взять тарелку, но Фрося, едва заметно, словно играючи, слегка отдернула ее. Ее взгляд, острый, как лезвие, скользнул по квартире, задержался на пожелтевших обоях, затем на елке в углу, на пыльных шторах.
«Да-а-а», – протянула она, и в её голосе зазвучало нечто, похожее на одобрение. – «Квартирка, конечно, с характером. С душой, можно сказать. Не каждому такая достанется. Ох, не каждому…»
Геннадий почувствовал, как по его бессмертной коже пробежали мурашки. Фрося явно знала гораздо больше, чем говорила, её слова были подобны намекам, спрятанным в тумане.
«Проходите, Фрося», – предложил он, пытаясь изобразить гостеприимство.
«Нет-нет, спасибо», – махнула она рукой, и в этом жесте было что-то древнее, ритуальное. – «Мне некогда. Дел по горло. Тараканчики мои вон ждут. Им без меня никак. Но ты пирожки возьми, возьми. От чистого сердца. Они… с сюрпризом».
Она подмигнула, и Геннадий почувствовал, как в её глазах, похожих на угольки, мелькнул зловещий, почти дьявольский огонек. Он взял тарелку. Пирожки были еще теплыми, но от них исходил странный, едва уловимый запах, похожий на засушенных трав, смешанный с чем-то неопределимым, древним, словно заклинание.
«Ну, я пойду», – сказала Фрося, и её взгляд задержался на Геннадии, словно она пыталась прочесть его мысли. – «Ты тут, сынок, поосторожнее. Квартирка-то с норовом. И с постояльцами. А если что – ты ко мне заходи. Я наговоры всякие знаю. От сглазу, от порчи… От полтергейста, говорят, тоже помогает. А особенно от молодых, которые себя слишком умными считают!»
Она улыбнулась, обнажив несколько золотых зубов, и по спине Геннадия пробежал ледяной холодок. За его спиной он услышал сердитое, возмущенное шипение Тамары Адамовны: «Шарлатанка! Её заговоры – это нарушение всех санитарных норм! Она тут антисанитарию разводит! А тараканы! Ужас!»
Геннадий закрыл дверь, ощущая, как воздух в квартире становится еще плотнее. Он поставил тарелку с пирожками на старую, пыльную тумбочку. От пирожков пахло уже не просто капустой, а каким-то странным, приторным ароматом, похожим на то, что используют в самых древних, давно забытых ритуалах. Вдруг из одного пирожка что-то выскочило. Маленькое, шестилапое, с длинными, трепещущими усиками.
Таракан. И не просто таракан. Этот был… подозрительно большой, почти гигантский. И он смотрел на Геннадия с каким-то слишком осмысленным, почти человеческим выражением, словно пытаясь что-то сказать. Геннадий резко отдернул руку.
«Это что за чертовщина?!» – вырвалось у него.
Из кухни донесся голос Тамары Адамовны: «Я же говорила! От неё одни проблемы! Несоблюдение правил чистоты и порядка! А теперь еще и насекомые! Это же просто ужас!»
Геннадий тяжело вздохнул. Пирожки с сюрпризом. Очевидно, Фрося не шутила. Он понял, что его соседи – это не просто жильцы. Это были полноценные, могущественные силы природы, адаптировавшиеся к жизни в постсоветской хрущевке, словно древние божества, низведенные до коммунальных проблем. И с ними ему предстояло работать. Или хотя бы попытаться не стать их жертвой, не превратиться в очередную легенду о риэлторе, который сошел с ума.
Глава 4: Вой за стенкой и сантехник с запахом могилы
Ночь в квартире 66 была не просто длинной, она была бесконечной, словно само время остановилось в этом проклятом месте. Тамара Адамовна, неугомонный призрак бюрократии, не давала покоя, требуя то переложить пожелтевшие, хрупкие, словно опавшие листья, газеты по алфавиту, то найти не существующий в природе акт о списании старого, давно сгнившего холодильника, словно от этого зависел исход апокалипсиса. Ее пронзительный голос звенел в ушах Геннадия, подобно бесконечному комариному писку, а ее невидимые, но вполне осязаемые прикосновения – то легкие, раздражающие щипки, то неожиданные, пугающие толчки – заставляли его чувствовать себя не древним Кощеем, а беспомощной игрушкой в руках невидимого, зловредного дирижера.
