– Все не так просто, как вы думаете. Мне было стыдно, но я вовсе не страдал.
– У вас, видимо, хватало здравого смысла не чувствовать себя виноватым?
– И снова вы ошибаетесь. Я ни минуты не сомневался, что убил этого мальчика. Но мое детское сознание еще не было готово к подобной ситуации. Как вам известно, взрослые приучают детей здороваться и запрещают ковырять в носу. Но они не внушают, что нельзя убивать своих маленьких товарищей. Поэтому я испытывал такие же угрызения совести, как если бы украл конфеты с витрины.
– Если вы утратили веру, почему вы по-прежнему считаете себя виноватым в смерти Франка?
– Вера укрепляет человеческий дух и придает ему огромную силу. Независимо от того, существует Бог или нет. Я столь убедительно молил Бога лишить Франка жизни! Утратив веру, я утратил и свою власть.
– Какое счастье, что вы больше не верите и уже не можете…
– Да. Поэтому второе убийство далось мне не так легко.
– Ах, так была целая серия убийств?
– В расчет идет только первое. Если ты убийца, то чувство вины не возрастает в зависимости от числа жертв. Не важно, сколько ты убил: одного человека или сотню. Стоит убить одного, а затем можно убить и сотню.
– Конечно. Зачем отказывать себе в маленьких радостях?
– Я вижу, вы не воспринимаете меня всерьез. Вы смеетесь надо мной.
– Если вы верите, что убили своего одноклассника, то вы не такой уж великий преступник.
– Вы правы, я мелкий преступник, не обладающий большим размахом.
– Как мне нравится эта самокритичность!
– Да, я убил всего двух человек.
– Всего лишь двух! Месье, вы не очень-то честолюбивы.
– Согласен. Я был рожден для большего. Но меня попутал проклятый демон вины, который помешал мне выполнить мое великое предназначение.
– Демон вины? Я думал, вы испытывали обыкновенное раскаяние.
– После убийства Франка – да. Но позже меня стало постоянно мучить чувство вины.
– Это началось после второго убийства? Как оно произошло? Вы наслали на человека порчу?
– Зря смеетесь. Чувство вины возникло у меня, как только я утратил веру в Бога.
– А вы веруете?
– Нет. В моей семье не было верующих.
– Забавно, когда о вере говорят как о гемофилии. Мои родители тоже не веровали, но это не помешало мне стать верующим.
– Но ведь сейчас вы атеист, как и ваши родители.
– Да, я утратил веру после одного случая, одного нелепого случая, который полностью перевернул мою жизнь.
– То есть вы пережили сильное душевное потрясение.
– Да, можно сказать и так. Мне было тогда двенадцать с половиной лет. Я жил у дедушки с бабушкой. В доме было три кошки, и в мои обязанности входило готовить им еду: я должен был открывать рыбные консервы и смешивать их с рисом. Отвратительная процедура. Меня тошнило от одного только вида рыбы и ее запаха. Но от меня требовали, чтобы я долго-долго разминал рыбу, пока она не образует с рисом единую массу, иначе кошки не станут ее есть. Я закрывал глаза и вслепую, на грани обморока, руками месил и месил эту кашу. Стоило мне только коснуться пальцами переваренного риса и рыбы, как на меня накатывала дурнота.
– Вас можно понять.
– Я не один год готовил это отвратительное месиво, но однажды произошло неожиданное – мне было тогда двенадцать с половиной лет. Я открыл глаза и посмотрел на кошачью смесь, которую приготовил собственными руками. К горлу тотчас же подступила тошнота, но я сумел ее подавить. И тут вдруг я непроизвольно засунул эту гадость в рот и проглотил.
