– Тогда я рад, что мне удалось донести до тебя желание изучать планеты.
«Эй, много берешь на себя, папаша».
Они рассмеялись. А ведь прошло всего несколько лет с тех пор и так много изменилось. Они сидели тогда в кабинете Молчанова размером чуть больше его каюты на Прайме—1479. Штукатурка с потолка осыпалась, несущие стены покосились, полы проваливались, а вонь стояла такая будто кого-то схоронили подпол. Константин Александрович тогда попросил подтянуть сына по учебе. Молчанов и Макс сидели друг напротив друга за столом, который был старше их обоих и Молчанов рассказывал о потенциальных для жизни планетах, о микроорганизмах экстремофилах, которые могут выживать в жестких условиях, о тех местах где стоит их поискать, как например подледные океаны на спутниках Юпитера Европе и Ио. Макс не проявлял рвения к познанию, и Молчанов решил относиться к занятиям, как к работе. Но было что – то в Максе особенное, какое – то бесстрашие, вечное шило, толкающее его с головой туда, куда Молчанов бы никогда не решился пойти. И это привлекало Молчанова. Они часто беседовали обо всем, и как не удивительно Молчанов задавал больше вопросов чем давал ответов.
«Тогда ты мог представить, что будешь лететь на Марс, а я буду твоим оператором?»
– Я бы сказал: только через мой труп.
«Выхода у тебя нет, Андрей Степаныч Молчанов. Будешь слышать меня каждый день. Теперь я буду спрашивать с тебя по полной программе, никакой слабины, уж прости. Око за око».
– Слышал про Блопа?
Повисла пауза.
«Что ты сделал с моим лучшим другом?»
Молчанов рассказал.
«Познакомь его с Покровским».
– Он не специалист в таких системах.
«Поверь, Покровский специалист во всем где есть железяки и проводки. Если хочешь попрошу я. Ты же меня знаешь, я найду подход».
– Нет, лучше я сам. И каково это снова вернуться домой?
«Оказалось, что моего нового жалования едва хватает на аренду квартиры в Москве».
– Еще заработаешь.
«Директор пилотируемых программ НАСА – в такой должности встречу тебя на трапе».
– Как всегда планы только на максимум.
– Только так и никак иначе.
Передача данных завершилась.
«Принимаю пакеты. Ага, есть. Проверяю целостность. Все в порядке. Я обработаю их и занесу в базу. Дальше пусть Омар Дюпре разбирается. Кстати, этот француз натуральная задница. Упрямый как сам знаешь кто».
– Мне кажется, ты там уже на две отставки наболтал, – сказал Молчанов.
«Говорим по закрытому каналу, я же не враг себе. Да и поверь, здесь никому нет дела слушать чужие переговоры. Работы полно. Еще всякие фрики приезжают, записывают для вас послания. Даже не знаю кто их слушает».
– Мы, – с грустью сказал Молчанов.
«Вчера вот Бальтазар приезжал. Я в серверной был, но говорят орал он так, что стены ходуном ходили. По твою душу, между прочим. Ты отрубил эфир в пик трансляции. Наверняка кучу денег на рекламе потеряли. Я уже на выходе его увидел. Весь светиться будто майонезом намазанный, натуральный фрик».
– Не знаю, что на меня нашло.
«Эй, перестань. Все понимают тебя. Скотина этот Бальтазар. Ему бы только говно чужое месить».
Молчанов взглянул на копию фотографии с марсохода Террос-1. Глаза марсианина были черные, как и кожа на лице. Они глядели на Молчанова и, казалось, через фотографию доносилось громкое дыхание.
– Ты же был там, когда пришла фотография?
«О, да. Это было что – то».
– Вы тщательно перепроверили все? Не было чего – нибудь… странного?
