Косотур-гора - страница 14

– Что-о? – задохнулась Татьяна Николаевна от неожиданных слов подруги. Она вспомнила картины жарких споров кружковцев в библиотеке, витиеватые фразы словоохотливых книжников. Их-то можно понять, но чтобы такое услышать в дремучей глуши и от деревенской девушки? Недооценила она эту загадочную натуру.

А Соня как ни в чем не бывало, кивнула головой на островерхую будку с крестом на крыше, что стояла на вершине лысой сопки, над озером:

– Скажешь, бесцельно время провожу? Домашним говорю, в часовню пошла. Не люблю дома бывать, особенно когда там фарисей этот – отец Михаил, хотя и родственник он. Знаешь, люди времени, отданного на отправление культа, не считают. Свечку не покупаю, а отдам полушку дедушке-сторожу, и бегу к воде. Он добрый.

На черные, с длинными ресницами глаза Сони накатывалась грусть, её тонкие нежные пальцы перебирали конец тугой косы, словно разматывали толстый клубок мыслей.

А в следующий раз она поведала:

– Знаешь, Танюша, что я тебе скажу? Для моих односельчан есть два места, куда они ходят с благоговением и затаенным чувством. Не веришь?

– Ты говори, говори, я слушаю.

– Первое место – кладбище. Там лежат предки, близкие родственники. Что-то недосказанное живым – радость ли, упреки, они хотели бы им принести. Или тайком посетовать на судьбу, обиды. Или позавидовать им…

– А второе место? – с любопытством спросила Татьяна.

– Место это – наше озеро. Придя к озеру, человек сливается с природой. Видишь, какая кругом гладь воды и опустившаяся над ней синь? К озеру ходят в одиночку и семьями. Оно зовет и тянет. И тебя, и меня тянет. И лечит от одиночества, семейных неурядиц, придает живительный заряд.

Татьяна радуется за подругу: не откровенье, а песня!

– Но ведь Тургояк дышит не только гладью и синью, не всегда оно лазурное…

– Какая ты, Танюша, чудная! Если бы озеро стало всегда неподвижным и, как ты сказала, лазурным, – к нему бы не шли. Не ест же человек одни сладкие пряники! Ему подай и хрен, и горчицу, и кисленькое.

– Ну, а зимой? Зимой оно неподвижно.

– Зимой на озере своя красота…

Соне было года четыре, когда с её матерью, Пелагеей Петровной, случилась беда: жестокий ревматизм надолго приковал её к постели. Приехала как-то сноха – жена брата – и давай упрашивать отпустить Соню в Косотурск погостить.

– До гостевания ли? – сползла с лежанки Пелагея Петровна, – ни полов подмести, ни попить подать…

– Чего бабке Дарье на печи лежать, подмела бы полы, – возразила настойчивая сноха. – Одна обуза тебе ребенок малый!

– Глухая бабка-то, как пень. Пока дозовешься – полдня пройдет…

Уломала все-таки, увезла на недельку несмышленыша Соню. «Ну ладно, мне бы только встать», – думала Пелагея Петровна, гладя по вихрам полуторагодовалого Степку.

Стоял май, по совету бабки Зайчихи Алексей Поликарпович наставил в муравейники полдесятка пустых бутылок. Что уж там потом колдовала Зайчиха с копошившимися муравьями в бутылках, одному Богу известно. Но приготовленное из них притиранье с резким запахом – хоть из избы беги! – помогло Пелагее Петровне. Она сожгла палку-костыль. А тут Лаврентий родился, затем Степан, Марусенька. Жизнь в доме Молчановых текла своим чередом: заботы, печали, короткие радости. Словом – было бы счастье, да дни впереди. Какое уж счастье, коли старшая дочь незаметно отбилась от дома, как птица от стаи. Погостит недельку-другую, да опять к тетке Ольге. А Волковы и рады. Им что? Своих ребят у них сроду не бывало, вот они и забавлялись чужим ребенком, сманивая её разными подарками.