Костяной капеллан - страница 20

Я обратился к сэру Эланду:

– Я ухожу. Окати-ка Йохана водой из ведра и скажи, что он за главного, покуда я не вернусь.

Лжерыцарь кивнул, но в его взгляде я уловил недовольство. Он-то, ясное дело, думал – это ему достанется должность моей правой руки. Может, и досталась бы, если бы я Эланду доверял, а я не доверял. Потому что повода для доверия он так и не предоставил. Анна Кровавая не раз спасала мою шкуру под Абингоном, ну и я в долгу не оставался, что и укрепило нашу связь. Йохан был мне братом, при том что мы с ним не ладили, и это была связь несколько иного рода. Может, не самая надёжная, но всё-таки связь. Никогда Йохану не стать моей правой рукой, что бы он сам на сей счёт ни воображал, но место ему при мне всегда сыщется. По крайней мере, перед ним я тоже в долгу. В таком случае пусть будет моей левой рукой. Сэру Эланду при этаком раскладе не оставалось места ни по какую из рук, насколько я мог судить. Он мог или встать ниже женщины по рангу, или проваливать, для меня это было всё едино.

– Анна, Лука, за мной, – позвал я. Вывел их во двор за харчевней. Мы с Анной оседлали своих лошадей, Луке достался мерин Йохана.

– Куда едем, начальник? – спросил Лука, когда мы справились с упряжью. Я сощурился на холодное и бледное утреннее солнце и указал на вершину холма, возвышающегося над западной частью Эллинбурга.

– Вон туда. Там, наверху, святая обитель. Монахини служат Матери.

– Зачем? – удивилась Анна.

– По всей видимости, тётушка моя приняла священный обет. Если так и есть, то она находится там.

– И тебе нужна с собой женщина, чтобы тебя впустили?

– Может, да, а может, и нет. Ты, Анна, едешь со мной, потому что я могу на тебя положиться, а не из-за того, что там у тебя между ног.

Она обожгла меня взглядом.

– Так поэтому ты меня взял, а не своего брата?

– Брата я не взял, потому что он упился в стельку, а «едрёна монахиня» – это его любимое присловье, – ответил я. – Так что на этот раз и без него обойдёмся.

Лука Жирный хохотнул, и даже Анна вымученно улыбнулась, что бывало редко.

– Ладно, – она вскочила в седло, мы тоже, и наша троица выехала навстречу чудесному эллинбургскому утру. Чудесное утро в Эллинбурге – это когда дождь ещё не пошёл, а только собирается.

– Глядите в оба, – прошептал я, когда мы выехали с переулка на узкую улицу, затенённую верхними этажами. – Непонятно, хорошо ли они вчера уяснили наш намёк.

Когда я передавал послание через парнишку, которого пришлось отпустить, я всё ещё предполагал, что у меня есть и другая собственность. Теперь же, когда оказалось, что, по-видимому, ничегошеньки у меня нет, как бы эта угроза не прозвучала несколько легковесно. Мы, все трое, надели латы, у меня под сутаной с капюшоном скрывалась кольчуга и перевязь с Плакальщицами. Лука Жирный, не привыкший к седлу, восседал на коне как мешок с репой, но и у него на ремне болталась грозного вида секира, а у Анны Кровавой – кинжалы и арбалет. Не думаю, что кто-нибудь в тот раз недопонял наши намерения.

– Здесь пока остановимся, – вдруг сказал я.

– Прямо здесь? – спросила Анна.

– Прямо здесь. В Свечном закоулке.

Я свёл их с дороги вверх по извилистому проулку между нависшими стенами доходных домов, вместе с лошадьми пробираясь по широким пологим ступеням. Эллинбург по большей части стоит на холмах, ступени и узкие проходы извиваются между тёмными нависающими над головой зданиями, которые, кажется, там наверху сходятся крышами. У верхнего конца проулка было подворье с постоялым двором на одной стороне и свечной лавкой на другой. Я обернулся к постоялому двору.