– Когда людей много, он кино во дворе показывает, – сказал мальчишка. – Манолис мужик широкий.
Рядом с водокачкой за аккуратным забором стоял добротный двухэтажный дом из красного кирпича. Остановились у калитки. Тетя Роза крикнула:
– Манолис! Манолис!
Манолис, полный, лысый мужчина лет пятидесяти, вышел на балкон:
– Что случилось, Роза?
Она объяснила, кто я и что мне надо. Грек крикнул, что он извиняется, но в доме все не поместятся и придется смотреть кино во дворе.
Сыновья, дочери, племянники, сам Манолис быстро и слаженно вынесли из дома телевизор, видеомагнитофон, поставили на табуретки, подключили. Принесли из дома стулья, недостающие взяли у соседей. Соседи тоже присоединились к просмотру.
Когда все разместились, старший сын Манолиса спросил:
– Папа, можно начинать?
– Подожди, – сказала толстая женщина в черном басом, – товарищ Данелия, а детям это кино можно смотреть?
– Нельзя, – сказала тетя Роза.
– Почему?
– Потому что там будет такое, чего детям лучше не смотреть.
– Откуда вы знаете? Вы же сама еще ничего не видели, – сказала девочка лет восьми с белым бантиком.
– Сама-то я, может, и не видела, деточка! А что такое французское кино, знаю. Они про это только и думают.
– Христос, Йоргос, Таня, Рубен, Нателла – все дети, марш по домам! – сказала толстая женщина.
– Ну, пожалуйста, бабушка!
– Я сказала!
Всех детей, и своих и соседских, выдворили. А женщина в туркменском одеянии сказала своей молоденькой дочери:
– Пойдем и мы, Гуля! Как раз на седьмую серию успеваем.
Все расселись.
– Начинай! – скомандовал Манолис своему сыну.
Пошли начальные титры на фоне архитектуры французского провинциального городка и авторский закадровый голос. Изображение и звук были не очень.
– Толян, чего сидишь, давай, переводи! – сказала тетя Роза.
– Сейчас, разберусь. В общем так, понял. Мужик этот говорит по-французски. Это титры. А это церковь, это дворец какой-то, а это жилой дом.
Железнодорожник, который сидел рядом со мной, задремал. Мальчишка переводил скупо:
– Они поздоровались. Разговаривают. Он сказал «Мерси» и ушел. Она зашла в ванную. Руки моет, с мылом.
И так далее. Фильм оказался неторопливой, нудной бытовой драмой. Зрители были разочарованы. Железнодорожник громко храпел.
– И чего панику развели? – сказал Манолис. – Зачем детей прогнали? Дети, идите сюда, кино смотреть.
– Да ну! Занудство! – сказала девочка с белым бантом, которая смотрела фильм вместе с другими детьми с крыши сарая. – Даже не поцеловался никто!
А я смотрел с удовольствием. Актер мне понравился с первого кадра. Было ясно – это Мераб.
– Поздравляю! – прошептала Галя. – Этот намного лучше, чем все предыдущие.
Минут через двадцать я встал, подошел к Манолису и тихо сказал:
– Вы досматривайте, а мы пойдем, нам срочно надо позвонить в Москву.
– Зачем уходить? Звоните от меня. Георгий, а можно мы не будем досматривать ваш фильм?
– Конечно!
Зашли в дом. В кабинете Манолиса посреди потолка висела большая люстра из чешского хрусталя. Стоял финский гарнитур «Эллоу»: диван, письменный стол, кресло и стенка. На полках стенки разместились собрания сочинений Диккенса, Драйзера, Шекспира, Стендаля, Бальзака, Мопассана, Золя, Конан Дойла, Дюма, Джека Лондона с чистыми, ровными корешками. Я заказал Москву. Минут через десять соединили.
– Актер подходит стопроцентно! – объявил я Саше Хайту.
– Фу, слава богу! Стучу по столу.
Когда мы с Галей вышли во двор, гости смотрели «Кавказскую пленницу» Леонида Гайдая. Грек Манолис протянул мне кассету с французским фильмом и сказал:
