Котэбог - страница 41



– Смирись уже. Тем более, я не простой кот, а божественный! – засветился от гордости котька.

– Пушок, – подал голос крестьянский сын, – а почто ты Пушок У., а не просто Пушок? Вот вопрос в думу втемяшился, никакоже не выметается.

Кошак смерил Вольку презрительным взглядом.

– Не дорос ты още, отрок, до столь сокровенных знаний! Однажды я поведаю тебе сию тайну. Но не сегодня.

– Ааа, знаю, разумляю… – раздался смачный зевок богатыря. – Притомился я, братья… и сёстры. Пора бы на боковую.

Маша достала шерстяное одеяло и начала укладываться на еловые пушистые лапы возле костра, куда подкинули ещё топлива, чтобы на подольше хватило.

– Смотри, Волька, – сказала девка, – одеяло одно, а спать будем под ним вдвоём, поэтому чур уговор: не приставать!

Детина с удивлением воззрился на Маньку:

– Я не сдюжу тебе докучать вопросами, ибо отойду в кемар.

– Она другое имела в виду, – противным смешливым голосом прокомментировал кот.

– Что же?

– Она боится, что ты её ночью проткнёшь, и ей будет больно.

– Ну не так фто бы больно, – смутилась рыжая, – скорее неприятно, когда без спросу…

– Почто мне пронзать тебя, Мария, коли я тебе живот сберёг?

– Ну не полностью проткнуть, а так, наполовину – наполовину шишки, – заржал котэ. – От этого она не погибнет. Может, даже на пользу пойдёт – желчи меньше станет.

– Ой, Пуфок, заткнись увве! – вспылила Машка. – Давайте спать.

Люди улеглись под одеяло, а котька свернулся калачиком в ногах богатыря. А потом открыл один глаз, плотоядно и хищно уставившись на вожделенное шерстяное одеяло, и облизнулся.

***

Солнце только-только собралось подняться в этой долготе мира и начать день, на полях густо распластался низкий туман, оставляя щедрый след в виде росы на траве. Ночные птицы отчаливали на покой, а дневные вполглаза чистили пёрышки, готовясь заголосить и поприветствовать новый день. Песня их ежедневно с древнейших времён и до скончания веков льётся весёлыми трелями, услаждает слух и дарует радость, внося гармонию красоты в это Мироздание; в щебетании и переливах небесных птах так и слышится, как они славят Господа-Создателя. Так кажется вечно блаженным оптимистам. Реалисты однозначно знают и отчётливо слышат, как птицы посредством прекрасных рулад кричат: «Жрать! Трахаться! Убивать! Спасайся, кто может!»

Бывалый котяра серо-грязного цвета сидел на булыжнике чуть впереди от спящих спутников и умывался. Его цвет не был настоящей грязью («Чистоплотность – моё второе имя!» – заявлял про себя котейка), просто в его чистые аристократические гены шотландской вислоухой породы методом суперфекундации вторгся какой-то дворовый Васька, поэтому и получился такой цвет. По этой же причине у Пушка одно ухо висело, как и положено представителю благородного рода, а второе стояло торчком, выдавая статус бастарда. На шее у него красовался узкий ошейник из чёрной кожи тончайшей выделки, на котором узорным готическим шрифтом было выгравировано «Пушок У.» Когда-то буквы были покрыты позолоченной краской, но от времени и от регулярного попадания владельца ошейника в передряги она почти стёрлась.

Всеволод проснулся от громкого и недовольного бормотания. Еле разлепил глаза: предрассветные сумерки давали достаточно света, чтобы увидеть источник беспокойства. Поперёд почти остывших углей на крупном валуне сидел Пушок, умывался и, сплёвывая шерсть, ругался:

– Я ненавижу этот мир, этот зоопарк, тюрьму, эту реальность – назови, как хочешь! И каждый день, хоть это и глупо, я опасаюсь подхватить от людей заразу и превратиться самому в человека… Мне нужно отсюда выйти, мне нужно освободиться!