Потом стою перед зеркалом, переплетаюсь в косы. Мне тридцать семь лет, я плету себе две косички, в больнице можно. В больнице это удобно, заплелся и лежи на подушке – ничего не мешает. И всем плевать.
Я читаю. Спать не хочется. Есть не хочется. Утро прошло. На пляже хорошо, но жарко.
Когда больно
Далианская подруга наводит на острове порядок: придвигает кровать к стенке, выравнивает тумбочку. Достает из сумки заказанное большое махровое полотенце и что-то еще… ох (руккола пахнет!) вкусную еду. Я почти забыла про еду, но запах свежей травы и зеленый цвет привлекают. И мы едим. Синица все еще обиженно фыркает, мне не удается познакомить ее с далианской подругой. И мы говорим о еде и трудностях перевода с итальянского языка. Так есть гораздо вкуснее. Я жалуюсь на утро, на ночь, на боль, на синицу, которая дразнится. Мне нужно поболтать – два часа молчать на операции – трагедия, настоящий стресс. – Ага, они такие, – говорит далианская подруга.
– Еще врет мне, что слышала, а самой там вообще не было.
– Маленькая, а не стыдно! Тебе не стыдно? – кричит в окно далианская подруга, размахивая фокаччей.
– Не оборачивается.
– Стыдно, наверное.
– С тобой так никто дружить не будет! Дразнить людей нехорошо.
– Да, верю, я верю, – чирикает синица, – дайте мне эту штуку с помидоркой.
– Сначала повтори.
– Было не больно – верещит синица.
Далианская подруга открывает фрамугу и пуляет туда маленький кусок итальянской лепешки с помидором. Синица ловит и прячется от нас в ветках березы.
– Поверила… безмозглая.
Входит Л. А. От неожиданности мы замираем с открытыми ртами, хорошо только синице – она спокойно ест свой кусок. Л. А. говорит, что можно спать на боку!!! О, спать на боку!!! Офигеть! Какой он добрый!
– Добрым людям в мире трудно.
– Да, – говорит моя далианская подруга, – им все время приходится быть еще добрее, чем раньше.
– Да, раньше мне можно было лежать только на спине, а теперь – кучу всего: ходить в туалет, спать на боку.
– Точно. Завтра тебе еще что-нибудь разрешат.
– Я могу в космос.
– Точно?
– Да, у меня давление позволяет. К тому же, там невесомость, и можно спать даже на животе без спроса!
– Вот видишь, ты уже злоупотребляешь добротой врача.
– Да… но что-то же надо здесь делать.
Потом приезжает мама с халатом – бестолковая вещь, пригодилась только как одеяло, когда я замерзала, зато она привезла пустырник и чай. Пустырник был выпит немедленно. Синица с интересом посмотрела на меня.
– Я переживаю! – оправдалась я.
– Ты – больная.
– Опять?
– Не-не! Я так, пошутила. И мне оставь.
– Кто больной тут, непонятно, – размачивая хлеб в пустырнике, бурчу я.
– У доктора спроси, он точно знает. У него записано.
– Тут много чего записано.
На мою фамилию добрый Л. А. выдал пропуск «для ухода и кормления за больным». Так и написано «кормления за больным». Нарушать нельзя, раз Царь так написал. Все, что не доел больной, должен за ним съесть посетитель. Если посетитель нечаянно пришел голодным, он должен терпеливо ждать и вперед больного с тарелки еду не хватать. Царские правила не обсуждают – и то и другое обязательно.
А в туалете, на столбе, да что там столб – античная колонна! – так вот, на колонне висит объявление: «Большая просьба не писать мимо унитаза». Эта прекрасная записка насмешила в дооперационный день, зато сегодня я поняла, что это не так уж и просто – «не писать мимо унитаза». Тот, кто писАл (не путать со словом в надписи), знал, что имел в виду. Сделать это практически не представляется возможным. Сесть больно, висеть невозможно, а не писать мимо надо, просят же. Тут я подумала, как хорошо мужикам, разлетающимся от туалета при моем появлении (видимо, зеркало врет – я еще пугаю людей), не надо заморачиваться. Не висишь, не сидишь, можно не писать мимо. Если бы я знала, перед больницей научилась бы чему-нибудь полезному, приобрела бы пару приемов, чтобы легко выполнять все предписания и надписи на больничных колоннах. Кто ж знал? Я-то думала, что вскочу и стану бегать, как до островного пляжа.
