Сергей Фадеев, как звали его на самом деле, не был ни дурачком, ни больным, а просто недотепой. Высокий, худой, с крупным горбатым носом, слезливыми черными глазами и детским, всегда почему-то приоткрытым ртом. Внешностью он походил на цыгана. В городе вообще было много цыган. Но они держались вместе, а Фадей, похоже, жил один. Был он беспомощным и жалким. И этой его беспомощностью пользовались все. Старшие пацаны без спросу приходили к нему бухать или просто перекантоваться на хате. Дворовые ребята: Пашка, Колька, Сашка и Женек, хоть и были младше Фадея на два-три года, беззлобно издевались над ним, над его «фефектом речи», хотя и не гнушались его безвольным, безответным гостеприимством.
– Фадей, скажи «стратосфера», – Саша сидела на коленях у Пашки Штейнера.
В грязной пустой кухоньке с обоями, изрисованными неприличными картинками, было только четыре стула. Все расположились за старым фанерным столом и чего-то ждали.
– Стъя-тос-фея, – лицо Фадея, и так худое и длинное, вытягивалось от усилий еще сильней.
– В натуре, фея! – Колька Белый пихнул Фадея в плечо, как бы по дружбе. – Фадей, ты – фея блат-хаты.
– Блат-хат-фея, – уточнил Женек, прикуривая от протянутой Белым зажигалки.
– Есть домовой, а ты блатовой, – пошутил Пашка.
– Какой он блатовой? Посмотрите на него, – Сашка пригладила торчавшую вихрастую челку Фадея. – Он у нас маленький. Даже вон, картавит.
– Да идите вы! – Фадей дернулся в сторону от Сашкиной руки и обиженно вывернул свои пухлые цыганские губы. – Я вас позвал, а вы издеваетесь.
– Ой, ой, ой, он, кажется, сейчас заплачет.
– Знаете, что? Уходите отсюда.
– Да ладно тебе, не обижайся, Фадей! Мы же, шутя, – сказал Пашка Штейнер, а Саше, как всегда, стало немного стыдно, что она тоже издевается над Фадеем, но в то же время ей было приятно вот так по-взрослому сидеть на коленях у парня и чувствовать себя королевой, пусть и среди дворовых парней.
– Хотите, анекдот расскажу? – сказал Женек, и, не дожидаясь ответа, стал рассказывать. – Вопрос: может ли вегетарианец полюбить женщину? Ответ: может, если женщина ни рыба, ни мясо.
Никто не засмеялся. Женька смутился и стал собирать пальцем невидимые крошки на столе.
– Фадей, может, я поесть приготовлю? – примирительно спросила Сашка.
– У меня только веймишель.
– Давай вермишель. Ребят, вы есть хотите?
– Не-а.
– Я дома похавал.
Посередине кухонной стены, как скворечник, висел единственный шкаф. Фадей достал из него пачку вермишели и поставил на газ черную железную сковородку.
– Ты че, в сковородке будешь варить? – спросила Сашка.
– Я их жайить буду.
– Прям так, не отваривая?
– Пйам так.
– Давай я по-нормальному сделаю: сварю, обжарю на масле, – Саша выхватила у него пакет. – Кто ж сухие макароны ест? Совсем с дуба рухнул?
– Это ты с дуба йухнула. Это веймишель. И я знаю, как надо. Отдай.
– Не отдам, – Саша, смеясь, начала бегать от Фадея между стульями. Колька Белый поймал ее и удерживал, пока Фадей разжимал ей пальцы. Это было весело, и все смеялись, но, когда вермишель уже была у Фадея, а Колька все еще продолжал держать Сашку, стало как-то неловко.
– Руки убери! – голос Саши был строг.
– А то что?
– Белый! Она кому сказала! – Пашка стал поочередно расцеплять пальцы Белого на Сашкином животе.
– Ладно, ладно, – глупо посмеиваясь, разжал руки Колька.
Раздался глухой стук в дверь, и тут же сильные и нетерпеливые удары, от которых жалобно задребезжали разболтанные дверные петли. Все замерли.
