– Разрешите, – пискнула Саша.
Тетя Рая отодвинулась, не взглянув на Сашу.
– Подруг водишь, – продолжала она ругать дочь. – А просьбы матери родной выполнить не можешь! Так ты, значит, ко мне поворачиваешься? Жопой своей мне в нос тыкаешь? Я тебе тыкну! Я тебе тыкну! – и она ткнула Ленке в лицо большую огрубевшую фигу.
Сашка обувалась. Ленка бешено шептала, особо не таясь:
– Как с цепи сорвалась.
– Может, из-за меня?
– Кто ее знает… – у Ленки на глазах были слезы. Саша обняла ее.
– Держись.
– Да ладно. Я привыкла.
– Ну, пока, – Сашка вышла в подъезд и в который раз прочла надпись на стене: «Ленка – честная давалка»; скользнула взглядом по объявлению под гнутыми черными от гари почтовыми ящиками: «Даю в рот и по морде» с подписью снизу «доброжелатель». Она толкнула фанерную, в дырах, дверь подъезда и оказалась на улице. Наконец-то, на свежий воздух.
Сашка размазывала шваброй воду по классу, размышляя, – зачем было застилать пол в школе таким дурацким линолеумом? Весь 10-й «А» каждую среду после уроков драил его щетками, губками, чистящими порошками, но через неделю он опять становился серым от въевшейся грязи. Все из-за этих противных выщерблинок в форме маленьких червей. Как будто опарышей вывалили на еще жидкий линолеум и оставили подыхать, чтобы остались эти художественные узоры в виде отпечатков их тел.
Вообще, сам классный кабинет у 10 «А» был одним из лучших в школе: просторный, на светлой стороне. Стены его были до середины окрашены коричневыми фигурными крапинками, нанесенными по трафарету – Светланушкина идея, которую они вместе воплощали на летних каникулах несколько лет назад. На больших окнах, выходящих на открытый школьный стадион, развевались под ветром легкие бежевые шторы. Вокруг доски висели яркие математические плакаты: «Квадратные уравнения», «Степени и корни», «Прогрессии», у противоположной стены высились до потолка шкафы с книгами и учебными пособиями. И стоял тот влажный и пыльный запах, который бывает в библиотеках и на складах.
Находиться в классе Сашке нравилось – была в нем какая-то упорядоченность: ровные ряды парт, стулья, аккуратно поднятые для мытья пола, атмосфера собранности и учебы. Особенно она умела это ощутить, оставшись здесь одна. Тогда пространство как бы подчинялось ей, успокаивалось. Во время урока оно подчинялось Светланушке, становясь сухим и строгим, лишенным податливости. Во время перемены, когда учительница покидала класс, пространство класса становилась бушующим океаном, в котором Сашка будто тонула.
Она задумалась о своем одиночестве. Почему-то ей никак не удавалось прибиться ни к одной из школьных группировок, которые хоть и не дружили между собой, но соблюдали негласную иерархию. Никто не трогал друг друга без повода, и приставали только к тем, кто слабей, или к таким, как она – одиночкам и отщепенцам.
Если бы Сашка смогла примкнуть хоть к какой-нибудь группе, ей не приходилось бы ходить в столовую через второй и третий этажи. Крутые чувихи тусовались на первом, напротив входа в школу, и чмырили всех, кто им не нравился. Особенно на большой перемене, на которую приходился обед. После четвертого и пятого уроков никого уже не было, но Сашка на всякий случай сначала выглядывала с лестницы, и, если было свободно, быстро шла по коридору к раздевалке. Если же было три урока, как в прошлой четверти по средам, когда отменили физику, ей приходилось ждать конца четвертого либо как-то просачиваться, прячась за спины. Не то чтобы Сашка была трусихой, ей просто не хотелось нарываться, ведь на унижение придется как-то реагировать, что-то делать. Ей было очевидно, что в драке она не победит. Оставалось бежать или прятаться.
