- Что, мало сегодня от княжича получила? Больше хвостом верти! – фыркнула мать, и у Крапивы горло перехватило.
Сказать бы, что нет её вины, что не нарочно она молодцу попалась… Да слова во рту застряли. Быть может, мать и права? Не зря Дола учила её глаз не подымать и парням не улыбаться – всё к беде.
- Матушка…
Дола бранилась как не слыша. Крапива ухватилась за край её подола, как тонущий хватается за всё, что под руку подвернётся. Хоть соломинка, хоть тростинка.
- Матушка!
Дола резво отпрыгнула, ажно грядку перескочила, и юбка выскользнула из пальцев.
- Ах, едва не докоснулась! О чём думаешь, дурёха?!
- Матушка… - Крапива вскинула глаза, и в них стояли слёзы. Мать глядела на неё сверху-вниз подобно бездыханному идолу. – Коли ко мне кто посватается… Ты же… Неволить не станешь?
Утешила бы… Подула на волосы, слово мудрое сказала. Но Дола обидно рассмеялась.
- Да кому ты нужна! Коли кто возьмёт хворобную да гулящую, я первая ему поклонюсь!
Мать говорила что-то ещё. Уму-разуму учила, наказывала не злить боле княжича. Крапива вроде и слушала, а в ушах звенело. И только печальная песнь сорной травы, засыхающей в борозде, достигала усталого ума.
***
Рожаниц знали по всем Срединным землям. Но, если ближе к Северу берегини почитались не больше, чем прочие домашние духи, то в стороне, граничащей со шляхами, они стояли рядом со Светом и Тенью. Оно и понятно: шляхи своих жён хранили подобно сокровищам. Кому им ещё поклоняться, как не дарующей жизнь?
И в Тяпенках, куда степняки давно уже захаживали как в свои владения, богиня тоже заняла почётное место. Потому и главной в деревне стала Матка, а не мужи-дзяды – диво дивное для срединного народа!
Потому, случись беда, Крапива шла не к грозным идолам, что возвышались над Старшим домом. Нет, она шла к той единственной, что всегда утешит и утрёт слёзы. Травознайка шла к Рожанице.
К вечеру Крапива переделала дела по хозяйству и вырвалась из дому. Управилась бы быстрее, да княжич дважды, словно нарочно, оборачивал кувшин с зельем. Приходилось возвращаться в общинный дом, возжигать очаг да варить лечебную похлёбку из живоцвета. Дубрава Несмеяныч требовал, чтобы лекарка непременно при нём колдовала, а то, не дай боги, задумает недоброе. Влас же раздувал ноздри и глядел. И глядел так, что Крапива решилась отправиться за подмогой к богине.
По пути отыскав утерянную корзину, она пересекла поле. Горло перехватило, когда по примятым колосьям девка узнала то место, где повалил её княжич. А не будь у Крапивы проклятья, что сталось бы? Как бы измывался над нею мучитель? Что если заберёт с собой и отыщет-таки способ? Пусть уж лучше никто никогда не коснётся, чем… так.
Солнце нещадно пекло голову, мошкара гудела в дрожащем воздухе, и скоро стало казаться, что над Тяпенками зависла беда и всё давит, давит, давит… Крапива утёрла выступивший над губой пот. До леса оставалось всего-ничего. Там укроют её пышные кроны, там убаюкают щебетом птицы.
На опушке Крапива низко поклонилась и вынула загодя приготовленный кусок хлеба – отдарок лесу за уют и заботу. Положила краюху поверх иссушённого муравейника, и букашки мигом её облепили.
Крапива переступила невидимую границу и, наконец, оказалась в тени ясеней. Успей она добежать до них утром, не случилось бы беды. Рожаница не попустила бы в своих владениях… Но былое не вернуть.
Зной в лесу мучал меньше, и девица легко двигалась меж деревьев. Через овражки и валуны, по горочкам и холмам. Вроде и малость прошла, а словно в ином мире очутилась.
