На смену охотничьим трубкам индейцев пришла артиллерия. Снаряды изготавливались из жеваной бумаги, помещались на линейку и отправлялись точно в цель. Зона поражения была просто огромной. Шлепок, долетевший до цели, разлетался во все стороны. Можно было прекрасно поражать сразу несколько целей. Идеальное оружие массового поражения.
Однажды Митька Царев решил снова покуситься на святая святых Мухиного класса. Он прожевал целый тетрадный лист и мастерски отправил снаряд в картину. Но это был не быстролетящий мелкий калибр, выпущенный из трубки, который можно было вполне не заметить. Это была самая настоящая бомба. Бомба медленного реагирования. Дальше все происходило, как в замедленной съемке.
Снаряд был выпущен. Муха заметила его. Мы заметили, что Муха заметила его. Его траектория четко направлялась в картину. Муха резко перестала говорить. Тишина. Мощный шлепок жеваной бумаги попадает прямо в лоб рисованной Вере Тирановне. Расплющивается, закрывая полглаза, и медленно стекает по картине вниз. На Мухе буквально на было лица. Она пулей вылетает из класса.
– Митяй, ты че, кукухой поехал? – начал Данила. – Сейчас наша Тирановна придет и всыплет нам по первое число.
– Ой, да ладно, что ль, не первый раз, – парировал Митька.
– Дима, ну так же нельзя, она же обиделась, – подключилась Катька.
– Я после уроков сидеть не буду, – сказал кто-то с первых парт.
– А вам, задроты, кто вообще право голоса давал, сидите и книжки читайте, – осадил отличников Митяй.
Я молча наблюдал за ситуацией. Муха мне не нравилась, но классная не нравилась еще больше. А я уверен, что она уже полубеговой походкой несется в нашу сторону. Уничтожать. Казнить. И карать. За преступление века. Преступление против семьи. Ее семьи.
– Ты должен признаться и понести наказание, – снова сказала Катька.
Меня тошнило от ее правильности.
– Катюха, да пошла ты, поняла? А если настучишь, то я тебе все космы повыдергиваю, – резко ответил ей Царь.
Катюха замолчала. Митяй начал рисовать что-то на парте. Он явно понимал, что перегнул палку, и немного нервничал.
В класс забежала Ольга Тирановна. Мухи с ней не было. Глаза ее были налиты кровью. В классе снова воцарилась тишина. Митькин шлепок уже съехал с картины, упал на доску и затем на пол.
– Кто это сделал? – сурово сказала Тирановна.
Тишина.
– Я 30 лет работаю в школе, и вы – самый худший класс, который мне доставался.
– Погоди, это мы еще свой потенциал в полной мере не раскрыли, – подумал я и чуть не заржал, что было бы смертельно опасно в этой накаленной до предела обстановке.
Мы больше восприняли это как похвалу, но перечить по-прежнему ей боялись.
– После уроков все у меня в классе.
Тишина.
– Всем понятно?
– Да, Ольга Тирановна, – разнотонно промямлил наш класс.
После уроков экзекуция продолжилась, однако Тирановна не церемонилась, а сказала, что мы не уйдем из класса, пока не сознается тот, кто это сделал, и ушла, дав время посовещаться.
Тут активизировался Бен Аффлек – лучший из лучших, круглый отличник, любимчик учителей и образец для подражания. На самом деле его звали Серега Умнов, но так его никто никогда не называл.
– Почему я из-за кого-то должен тут страдать?
– Я тоже с ним согласна, – поддержала его Катюха.
– Не обломаетесь, если посидите тут часок-другой, чего вам дома делать? – сказал я. – Все равно до ночи нас держать не будут. Ща поговнится и отпустит.
