Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - страница 17

можно видеть авторов, как предлагающих новый взгляд на аспекты Гражданской войны (П. А. Новиков, А. П. Шекшеев), так и стоящих на более традиционных позициях (тот же Курышев, А. А. Штырбул). Сам же Курышев повторяет, опять-таки практически без опоры на архивы, свои утверждения о «передовой части» повстанцев, об их закономерной мести классовым врагам и необъективности описаний ужасов партизанщины кадетской прессой172. Очевидная неравнозначность очерков определяет основной недостаток этой полезной книги.

Отметим, что И. В. Курышев и Л. А. Гривенная с излишней смелостью берутся утверждать, что после окончания Гражданской войны проявились «признаки морального оздоровления» крестьянства173. Продолжительный период красного бандитизма, расцвет дикого хулиганства, проституция, повальное самогоноварение и пьянство, колоссальная уголовная преступность в 20‐х годах – все это данному утверждению совершенно не соответствует, подкрепляя пессимистичные выводы, сделанные П. А. Сорокиным в его известной работе 1922 года и актуальные также для времен, весьма удаленных от тех лет. Говоря о морально-правовой деградации населения страны, Сорокин указывал, что жертвенность, подвижничество и героизм – это «достояние единиц, а не масс», поэтому их роль «ничтожна по сравнению с „биологизирующей“ и „криминализирующей“ работой войны и революции»174. Так, в 1921 году в стране насчитывалось 7,5 млн беспризорных детей, 10% которых принимали наркотики175.

Массы в тот период активно спивались, маргинализировались и криминализировались – и в деревне, и в городе, причем начальство не отставало от рядового населения. Пьянство очень серьезно осложняло общественно-экономическую и криминогенную ситуацию в стране. В 1921 году в Новгородской губернской парторганизации оно, по утверждению одного из видных партийцев, «носило характер какого-то стихийного недуга»176. Пресса и сводки ЧК за 1919–1922 годы густо насыщены сообщениями об алкоголизации как советско-партийных работников (и руководящих, и рядовых), так и чекистов с милиционерами177.

Из краткого чекистского обзора политико-экономического состояния РСФСР за декабрь 1922 года следовало, что пьянство в Омской губернии «захватывает милицию, Исполкомы, совслужащих» и повсеместно фиксируются «частые пьяные дебоши», в Новониколаевской губернии пьянство «продолжается и принимает огромные размеры», в Иркутской губернии – также «принимает все более и более широкие размеры», охватывая и коммунистов178. В городе Киренске Иркутской губернии 1 ноября 1922 года было арестовано 45 человек «пьяных, большинство ответственных работников»179. В Томской губернии пьянствовало «поголовно все население» заодно с членами волисполкомов, причем попойки сопровождались драками и убийствами180. В начале 1923 года коммунисты Нижне-Жиримской сельской ячейки в Тарбагатайском районе Прибайкальской области сообщали: «Среди масс страшно развито пьянство, дебош[,] и молодежь в пьяном виде выходит на улицу драться кольями…»181

Последующие несколько лет не изменили обстановки с алкоголизацией – что населения, что номенклатуры. Пример подавали верхи. В ЦК из Калужского губкома партии переслали с грифом «секретно» письмо члена бюро сельской партячейки: «20 февраля 1926 года на разъезде Кошняки проехали в Москву Наркомвоенмор т. Ворошилов, Наркомзем тов. [А. П.] Смирнов, Наркомпочтель тов. [И. Н.] Смирнов и др. Означенные т. т. были сильно пьяны <…> привлекали для себя внимание всех граждан[,] бывших при отправлении…»