Читать онлайн Юлия Бесчетнова - Красный сектор

Вы когда-нибудь вскакивали посреди ночи от стука в дверь? Обычно это не предвещает ничего хорошего. Так было и в этот раз.

Лена подбежала к двери и посмотрела в глазок. Это они. Двое мужчин в униформе стражей правопорядка синего сектора ударами в дверь с номером 117 нарушали покой сонного многоквартирного дома, а позади них, в тусклом свете лампочки, оглядывая лестничную площадку, стоял мужчина, одетый в строгий деловой костюм.

Страх заставил сердце биться быстрее. Лена наспех собрала в корявый пучок запутанные волосы, надела длинную тунику, лежащую на стуле, и открыла дверь.

– Комиссарова Елена, вам предъявлено обвинение в заговоре с целью… – тот, что находился слева от нее, монотонно затараторил, пока незнакомец в костюме, проходя мимо них, жестом не приказал подчиненному замолчать. Он строго произнес:

– Мы будем говорить наедине. Ждите здесь.

Закрывая за собой дверь, он оглядел небольшое помещение. Лена уловила оценивающий взгляд гостя и тоже пробежала глазами по квартирке: озаряемая мутным светом, небольшая, но уютная, она хранила то немногое, что у них было. Тяжелый громоздкий стол с серебристой поверхностью, исчерченной царапинами и следами времени, пустые стальные полки, встроенные в серые бетонные стены, жесткая кровать, спаянная из металлических прутьев, задвинутая в угол, и кресло, на которое хозяйка предложила незваному гостю присесть. Оно было хоть и старое, но мягкое, с нехитрым раздвижным механизмом.

Сесть незнакомец отказался.

– Мирного неба.

Мужчина не ответил на приветствие, лишь одобрительно кивнул.

– Душевой у вас нет?

– Она на этаже. Раз в две недели нам дают десять литров воды и крохотный кусочек мыла. Нам хватает.

– Бережете электричество с вечера?

– Да. Включаем только в тусклом режиме и по крайней необходимости.

Он подошел к окну, отодвинул штору из полиэстера и произнес:

– Сегодня вечером, после концерта, вы спросили на проходной завода, где находится Гранитная улица, чем и привлекли наше внимание. Затем, попав на нее, вы зашли в слепую зону камер видеонаблюдения и исчезли. Как вам это удалось?

Свет луны предоставил возможность лучше оглядеть мужчину. Ростом он был не больше ста семидесяти сантиметров. Костюм, вначале показавшийся черным, был сшит из темно-синего бархата. Волосы и бороду уверенно завоевывала седина, а левый глаз, чуть отличавшийся от правого цветом и размером, был искусственным.

– Молчите? Боитесь за себя или за недавно обретенных друзей? Может, за сына?

Он оценил ее реакцию на свои вопросы, затем всмотрелся куда-то вдаль и таинственно замолчал. Окруженная звенящей тишиной, Лена слышала учащенное биение своего сердца, чувствовала кровь, пульсирующую в висках. Беззвучие окутывало все вокруг и взывало к самой глубокой части ее души, где она хранила правду от всего мира, и особенно от того, кто нарушил ее ночной покой. Казалось, что в воздухе летают ее мысли и, если он оторвется от окна и вновь посмотрит на нее, то прочтет все, что она скрывает. О, если правда ему откроется, будет беда! Погибнет много невинных людей, а вместе с ними и крохотная надежда на иное, светлое будущее.

Вдруг он заговорил чуть тише и медленнее, чем до этого:

– Какой страшной была война. Она изменила меня навсегда. Я помню тот роковой день, когда мы прорывали вражеские линии. Была гроза. Взрывы сотрясали землю, и казалось, что само небо решило рухнуть на нас. Где – то в вышине гремел гром и свет молний прочерчивал мертвенно – бледное небо, словно раскалывая его пополам. Отряд, в котором я числился, был небольшим и состоял из обреченных на смерть, но мы продолжали сражаться, надеясь на чудо. Командир дал приказ наступать, и мы, не задумываясь, ринулись вперед. Бой начался столь внезапно, что никто не успел вымолвить ни слова. Страх пробрался к моему сердцу, но разум оставался холодным и расчетливым. «Не сейчас, – думал я. – Я должен держаться». Пули проносились мимо меня, раскалывая воздух на острые осколки. Я выстрелил несколько раз, попадая в цель, но и враг не медлил – снаряд взорвался неподалеку от меня, отбросив в сторону и оглушив до потери сознания.

Когда я очнулся, солнце клонилось к закату, окрашивая мир в подходящие кроваво – красные тона. Я попытался подняться, но дикая боль пронзала всю голову. Я почувствовал, как что – то теплое и липкое стекает по лицу. Вторая попытка открыть левый глаз была бесполезной: бесконечная темнота отвечала мне. Я ощупал лицо и наткнулся на жуткую рану. Глаз исчез. Спастись из этой мясорубки и больше не допустить подобного в будущем стало моей единственной целью. Я не всегда был солдатом. Когда – то я жил обычной жизнью, с обычными заботами и мечтами, но все изменилось с приходом войны. Из последнего сражения я вынес один важный урок: лучше напасть первым, если войны не избежать, чем быть жертвой, надеющейся на мир.

Чувствовалось, что последние слова дались ему особенно нелегко.

Немного успокоившись, незнакомец размеренно зашагал по комнате. Лена в ужасе старалась не смотреть на прикроватную тумбочку, ведь на ней лежала Библия, по счастливой случайности прикрытая рубашкой, которую она носила днем. В случае обнаружения книги самое малое на что она может надеяться – допрос в секторальном центре на предмет бесполезной траты времени, в худшем случае ее ждет ликвидация. Впервые в жизни мысленно похвалив себя за легкую небрежность в быту, Лена молилась о благополучном исходе этой ночи.

Мужчина остановился и, опершись руками на стол, заговорил вновь:

– Я это все к чему. Я понимаю вас. В смысле, с какой целью вы хотите примкнуть к этой, так сказать, оппозиционной секте. Вы хотите, чтобы ваша душа снова ожила. Вы хотите найти свой путь, свое место в жизни, вы жаждете смысла, счастья, вам нестерпимо хочется веры в праведность своего пути, хочется человеческого тепла, общения, поддержки, как в старые добрые времена, но это невозможно. Вы потеряете все. Огонь разгорается. Вам выбирать, остаться за его пределами или погибнуть в пламени вместе с тем, кем вы дорожите больше всего. Я говорю о вашем сыне.

В комнате было пыльно и душно. Кислорода не хватало катастрофически. Лене казалось, что через пару мгновений ей вовсе будет нечем дышать. Казалось, что перед ней стоит уже не человек, а дьявол, и чем дольше он говорит, тем сильнее она попадает под его влияние. Чтобы прекратить этот казавшийся бесконечным монолог, она произнесла, насколько это было возможно, спокойным, ровным голосом:

– Чего вы от меня хотите? Зачем говорите со мной, вместо того чтобы просто увезти на ликвидацию?

– Хороший вопрос. Я не знаю, что в вас такого особенного, но вы получили исключительное право выбрать, на чьей стороне остаться.

Лена ощущала босыми ногами холод каменного пола. Она невольно задумалась о жизни, о ценности каждого момента. Ощущение беспомощности перед неизбежной опасностью, тревога за благополучие сына – все смешалось в ее голове, швыряя ее в пучину отчаяния, но она лучше погибнет здесь и сейчас, чем предаст огласке тайну, вверенную ей.

Мужчина подошел к Лене очень близко.

– Вы отказываетесь выдать участников оппозиции, я правильно понимаю?

– Да.

– Выбор сделан.

Незнакомец отодвинул край пиджака и достал из внутреннего кармана конверт.

– Держите. Будьте готовы к 18:00. За вами приедут. Не прощаюсь.

Он ушел. Лена немедленно открыла пластиковый конверт и вынула из него черный бархатный прямоугольный лист картона, на котором золотыми буквами были выведены слова: «Приглашение на последний ужин в Вашей жизни».

Она не верила своим глазам. Внезапно дрожь в руках утихла. Накопившаяся за эти годы ярость готова была вырваться из груди наружу, переломав ребра и все, что встретится ей на пути. Медлить было нельзя.

Она собрала сумку, оделась, схватила ключ и вышла в коридор. Камера наблюдения, мигая красным, следила, как женщина запирает входную дверь и растворяется в темноте лестничной площадки.

Неделю тому назад Лена разогревала консервы на завтрак сыну. Было всего семь утра, а тепло, исходящее от пробивающихся через окно солнечных лучей, уже сильно прогрело воздух. Стояло жаркое лето. Пламенное солнце жгло небо, заливая все вокруг ярким светом. Прохлада квартиры приносила некоторое облегчение, но даже стены дома не могли спасти от душного пекла, которое царило на земле, и к полудню без плотно занавешенных окон в помещениях становилось совсем невыносимо: было душно, пахло нагретым камнем и теплым пластиком, пόтом, а иногда и экскрементами, если кто-то не смог подстроиться под туалетное расписание. При ходьбе в воздух поднималась пыль и, словно шиммер, переливалась в солнечном свете. Лена взяла в руки оторванную от консервной банки металлическую крышку и мельком прочитала состав. В большей части текста были прописаны номера витаминных добавок, консервантов, усилителей вкуса и аромата. Как «приятно», что даже после войны они остались неизменной частью пищи человека… Лена слегка улыбнулась, помешивая серую массу в металлической коробке под названием «Яичница с беконом № 3». Начал орать утренний гимн. С улицы доносились слова:

Желтый сектор – честь и слава!

Знамя гордое несет!

Горделиво, величаво

Каждый на завод идет!

Небо мирное над нами

Синий сектор растянул

И законами-правами

Снова к жизни нас вернул.

Желтый сектор, просыпайся

И иди служить стране.

Верным делу оставайся.

Слово позабудь «себе»!

Она слышала его тысячу раз и снова отметила, что в гимне нет ни строчки про красный сектор. Словно его и не существует вовсе. Интересно, эта песнь для всех трех секторов одинаковая? Или для каждого своя? После гимна послышалось обращение: «Дети, сообщите властям о любых подозрительных действиях своих родителей и знакомых и получите награду в секторальном центре!»

Лена сердито покачала головой.

Хриплый голос громкоговорителя на этом не остановился: «Сегодня, ровно в девятнадцать часов, в университете естественных наук пройдут массовые чтения пропагандистской литературы. Отметьте карту после окончания мероприятия и получите на счет дополнительные продуктовые консервы. На этом все. С миром оставайтесь!».

Лена никогда не ходила на подобные встречи. К счастью, еще ни разу ее не вызвали за это на допрос в синий сектор. Иногда она, как в это утро, представляла, как отвечает стражам правопорядка фразами вроде: «Мне не нравится подобная литература, она сухая и безжизненная, как бетон, а произведения должны волновать умы и взывать к сердцу».

– Мирного неба, мам.

Женщина резко обернулась на внезапно раздавшийся голос сына и пару мгновений спустя, ответила:

– Мирного неба, сынок. Я разогрела тебе завтрак. Вставай, поешь.

– А почему одна консерва? Ты кушать не будешь?

– Пока не хочется. Я заварю себе кофе.

Марк сел на край кровати. Его карие глаза щурились от света. Волосы, темные, густые как шелк, небрежно падали на лоб, заставляя время от времени отбрасывать их быстрым движением руки. Лицо, будто вырезано из гранита – твердые линии скул и мощный подбородок, говорили о решимости бросить вызов любой несправедливости. Густые, темные брови нависали над глазами, придавая образу холодной отреченности. Тонкие губы почти всегда были сомкнуты, но временами они могли растянуться в еле заметную улыбку, которую доводилось видеть немногим и крайне редко. Марк встал, намереваясь сходить в ванную. Его рост придавал ему одновременно величавый и немного угрожающий вид. Он носил свое тело так, будто каждое движение было продумано до мелочей. Мускулы, хотя и не громоздкие, были четко очерчены и говорили о неустанной дисциплине и тренировках. Вернувшись из ванной, Марк, одетый в легкий синтетический костюм серого цвета, сразу сел за стол. Он зачерпнул большой ложкой серую жижу и, проглотив ее, сказал: