Уже дома отец долго молчал, тяжело дыша, расхаживал туда-сюда, словно не знал, что со мной делать. Я сидела тихо и не поднимала головы, пока он не остановился передо мной:
– Владар не отказался от намерения жениться. За такую милость тебе в самый раз ноги ему целовать!
Я оторопело взглянула на отца, не веря своим ушам.
– За милость?
От моей робости не осталось и следа.
– Он же видел, что я отказала. Не желаю…
– Молчи, дурная! Тебе честь какую оказывают! Девки ревут в избах, тебя клянут, черной ведьмой обзывают! Владар жених хоть куда, есть чему завидовать. Статный, работящий, сильный. Хозяйством обзавелся, а какие подарки дарит, постыдилась бы! Ну, чего еще надо?
Мне стало обидно. Возмущение так и поднялось внутри.
– Что надо? – я поднялась со скамьи и встала перед отцом, позабыв о своих страхах. – Воля! Не по мне в избе торчать, да за мужем ходить! Коли нет во мне убеждения такого, что женихи наши любят, так пускай обходят стороной, не стану убиваться. Сама откажу Владару, коли хочешь, в лицо ему выскажу, а хоть и при всей деревне! Не люб мне Владар, не о таком счастье мечтала, не о таком думала!
Последние слова еще не договорила, а отец в лице переменился, будто перед собой болотного духа увидел. Так и сомлел, на меня глядючи. Мне бы возрадоваться, да не тут-то было. Отец потемнел, как туча грозовая, затрясся от слов моих.
– Что ты мелешь, полоумная? Коли я раньше сомневался, то ныне понял про тебя. И то верно в деревне говорят, что ты умом тронутая. Как мать твоя, проклятая. В нее уродилась, что лицом, что головой. Так слушай же меня, Марешка. Не пойму, чем ты Владару так понадобилась, сам Леший не разберет. На красу повелся или еще на что – его дело. Да только окромя него, никто на тебе не женится после смотрин твоих. Так что намерен я отдать тебя ему, как бы ни упиралась. Мое слово – последнее. И тебе ему повиноваться!
Я замотала головой и сделала строгое лицо:
– А что, если откажусь?
Лучше бы этого не говорила, потому что отец схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул. Глаза его сделались злые-презлые:
– С роду никто родителям не перечил и ты не смей! Как я сказал, так тому и быть. К Велеславе запрещаю бегать. Ишь, повадилась! Не смей из дома и носу показывать, покуда с Владаром не вернусь. Не то худо будет! Не доводи до беды, окаянная. Воли ей захотелось! Ишь, чего вздумала! Забудь про то! Ступай и жди нас. Только попробуй что не так жениху выказать. Пожалеешь! Увидишь – накручу косу на руку, потащу к Красному Терему и при честном народе научу уму-разуму.
Это он о наказании заговорил, что на преступников накладывают. На всех, кто совершил злодеяние или посмел пойти против законов и порядков наших.
Еще девчонкой была, когда увидела однажды, как у Священного столба плетьми забили насмерть двоих: женщину и мужчину. Случай редкий, а потому вся деревня сбежалась посмотреть на казнь. Нарушившие закон Свадебного обряда не сыскали среди соплеменников жалости. Их громко ругали и проклинали, бросая в них обломки камней и палок, плевались и зло шутили.
Мужчина, весь в крови, босой, в разорванной рубахе, стоял бледный и все оглядывался по сторонам, будто выискивал кого в толпе. А женщина усмехалась и не казалась испуганной, хотя на нее сыпались угрозы и летели комья грязи.
Им дали возможность покаяться и прилюдно попросить прощения. Мужчина упал на колени и взмолился о пощаде, плача от страха. Все кричал, что его – доброго и честного мужа, сбила с пути жена чужая, что нет вины на нем, потому и каяться не в чем. Вскоре слова перешли в протяжный вой и сбивчивые рыдания. И тут женщина обвела всех спокойным взглядом, все так же улыбаясь, заговорила:
