Сердце отчаянно забилось, затрепетало, и в этой невообразимой тишине, оно грохотало, как камнепад. Странным показалось и то, что смолкли ночные птицы и звери, что даже ветер едва-едва раскачивал верхушки деревьев. Воздух наполнился сладковатым, дивным ароматом, который так и кружился вокруг, одурманивая. Со стороны деревни тоже не слышалось ни единого звука. Ни собачьего лая, ни покрикивания хозяек на расшалившихся детишек, ни девичьего пения.
Волнующее, невероятное предчувствие охватило меня. Сейчас что-то должно было произойти, чего я еще не знала, о чем не догадывалась, оттого и сковал внезапный, безотчетный страх.
Веки налились тяжестью. Аромат стал медовым, таким хмельным и чистым, что на какое-то время даже голова очистилась от невеселых мыслей о замужестве. Я вдыхала его с упоением всей грудью, задерживая дыхание. Будто пила волшебный напиток, такой, что доселе не пробовала. Зрение стало острым, как у ночного стража леса – филина. Свободной рукой отодвинула ветку с листвой, и взгляд упал на другой берег.
Замерев под властью неведомых чар, я затаила дыхание. Моим глазам открылось диковинное зрелище. Вот оно – то самое предчувствие, что встревожило меня! Из серебристой дрожащей воды появились тени. Неторопливо покачиваясь, они вышли на берег одна за другой, и тут же послышалась тихая мелодия, такая нежная, что позабыла я обо всем на свете. Она звучала все громче, и я различила женский хор прекрасных голосов. Песня лилась над озером, журчала, как весенний ручеек. В напеве том и птичьи трели, и шепот волн, и дуновение ветра неслось.
В ярком лунном свете плавно двигались женские силуэты, прозрачные, как сам лунный свет. С их гибких стройных тел сбегала вода, но не падала в озеро каплями, а будто втекала в него, возвращаясь обратно на точеные ноги, бедра и выше – к груди и шее. Вокруг озерных дев вилось водяное кружево, будто платье, но такое невиданное, что оставалось лишь изумиться.
Они танцевали, напевали, кружились по озеру, то приближаясь, то удаляясь от берега. Иногда звонко хохотали и брызгали друг на дружку водой. Удивительно, как они легко скользили по водной глади, будто по прочному льду, а затем, внезапно, разбегались и ныряли в самые глубины. За спинами у них извивался тонкий шлейф из блестящих капель, похожих на самоцветные камни. В холодном лунном сиянии это зрелище показалось мне неописуемо прекрасным.
Наконец, они приблизились к моему берегу, и я сумела разглядеть их внимательнее, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Длинные, густые волосы то вились тяжелыми кольцами, то струились подобно гладкому шелку. Некоторые из красавиц были черноволосы, другие – с буйными золотыми кудрями, а иные – рыжие, с янтарным отблеском. А кожа-то белая, прозрачная, мерцала как вода, что меняет свой облик под лунным или солнечным светом.
Так загляделась я, что аж пальцы на руках онемели. Еще чуточку – совсем отнимутся, но я боялась шевельнуться. Как бы не спугнуть незнакомок лишним движением. И тут… меня озарило!
Незнакомки? Да это же русалки, дети Водяного Владыки! Ох, как они смертных не любят! А как увидят – не миновать гибели. Захотят – в царство свое заберут. Это если еще угодишь и по нраву придешься. А коли нет, так заставят плясать, пока с ног не свалишься замертво. Будешь у них потом в услужении бегать болотным духом…
Хоть и страшновато, а глаз не отвела. Тем временем, русалки нарезвились, напелись да и вышли на берегу полежать. И надо же! Прямо под моим дубом устроились. Я сидела, не шелохнувшись, чуть живая с перепугу, а русалки на своем языке лепотали. Голосочки у них звонкие, что хрусталь, так и взвились над берегом. Одна из русалок – медноволосая, на спину легла и в небо уставилась. Глаза у нее огромные, цвета золотого меда, а в глазах тех звезды.
