Забралась на свой дуб любимый, а там уж дала себе волю. И смеялась, и слезы лила. Не могла никак в толк взять, чего знахарке Владар сдался. Ишь, как заступаться начала за него! Выходит, по нем вся деревня сохнет, а он ко мне свататься пошел. Чудно!
Хоть и не мил кузнец, да все уж лестно, что меня выбрал. Девки, небось, уже все кости мне перемыли. Как такой непутевой лучший жених достался? Станет ли то мне утешением, как пойду к нему жить? Аж мороз пошел по коже… Мне бы полюбить его, лаской одарить, улыбкой приветливой, но тут уж хоть тресни – себе не прикажешь. А ведь всем удался кузнец, не поспоришь. Оттого и косятся на меня, и проклинают. Не возьмут в толк, чего мне еще надобно. И так лучшего мужика к рукам прибрала.
Прибрала, да не по своей охоте.
И пускай водят девицы красные перед ним хороводы, пока ноги не сотрут, песни звонкие распевают, пока голоса не лишатся. Пускай износят наряды невиданные, напекут пирогов пышных, да всю ягоду и птицу изведут – не будет им и малого того взгляда, что на меня бросал.
На миг мне даже стало жаль Владара. И чего ему во мне так привиделось? Пусть даже силу ту самую почуял скрытую, но жить нам придется, как людям простым, а там уж одной силой не отделаешься!
Все думала, горевала, да так и задремала на ветке, подложив локоть под голову. А тут уж и закат близился, солнце червонно-огненным сделалось и, прыгая с тучки на тучку, совсем из виду скрылось. На закате спать лучше не ложиться. В эту пору день с ночью здороваются, их уважить надобно и встретить вечер как полагается, в спокойствии, за делами домашними.
Дома я бы за прялку села или еще за работу какую неспешную, отцу бы водицы поднесла с сухарями. Только некому было это сделать, раз я уснула. Мысль эта меня в первую очередь и посетила, как я пробудилась резко.
Кругом темень и тишь! Только плеск воды доносится. Начала припоминать, как забралась на дуб в мыслях тяжких и пропустила вечерю с отцом. Должно быть, сердится сильно, а еще хуже – разыскивает. Как пить дать – к Велеславе пойдет, а меня там и нету. Да еще и к кузнецу наведается, а тот снарядит мужиков и пойдет лес прочесывать.
Ох, зададут мне горькой!
Пока думала, а сама озираюсь, чтобы ветку прочную нащупать и не свалиться. Дуб толстый, старый, да только я на него запрыгиваю без уважения видимого. И тут… что такое? Шепчу особые слова… Откуда они у меня в голове берутся спросонья? Видать, подслушала, пока у Велеславы дневала все эти годы.
Слова эти примирительные, закрепляющие связь между человеком и частью мира, который он не создавал. Удивляюсь сама себе… Между тем, спустилась потихоньку, покуда тонкая веточка меня не хлестанула по щеке. Поделом! Впрочем, хоть и не мил Владар, но ради его отказа уродовать себя не стоит. Кто его знает, окаянного, может и хромую, и косую бы взял…
Вообразив, как изумится Владар при виде окосевшей невесты, меня так и разбирает смех. Он странным образом оглушил меня саму в этой тиши, и смех мгновенно сменился страхом. Слишком уж непривычно прозвучал мой голос. Почуяла, будто я не одна здесь и кто-то наблюдает за мной в кромешной тьме.
Из-за мрачных туч выплыла яркая, белая луна и озарила призрачным светом озеро и дубы. Блеск, исходивший от воды, немного ослепил меня. Я принялась вглядываться в чащу и широкую полоску берега, вцепившись в прохладный дубовый ствол, боясь пошевелиться. Прижалась к дубу, как можно плотнее, а сама не отводила взгляд от берега.
