Князь по своему обыкновению много болтал за обедом, а я лишь вежливо улыбался и поддакивал. На улице стемнело. Марта все не появлялась. Пора было собираться. Выйти я намеревался до наступления комендантского часа. Я давно выправил себе ночной пропуск, но мне он пригодится, когда буду возвращаться после дела. Откушав, месье Сухомлинский ушел к себе, а я поблагодарил Глашу и отправился переодеваться. Костюм, щегольские штиблеты, пальто и шляпа, все это не годилось. Поэтому из княжеских хором, через черный ход, выскользнул не элегантный эмигрант, а вполне себе урка местного разлива.
До Крестов надо было еще добраться. На такой случай у меня имелся свой извозчик. Пользовался его услугами я редко. Во-первых, дорого брал, зараза, во-вторых, страшно труслив. Понять его можно. Все коменданты Плескау, а на моей памяти их было четверо – двоих расстреляли за срыв поставок, в котором якобы виноваты партизаны и диверсанты, третьего понизили в звании и отправили командовать штурмовой ротой в район Пулковских высот, а четвертый ждал приезда вновь назначенного коменданта, и соответственно – собственной участи – издавали драконовские законы, запрещающие любые коммерческие контакты с местным населением.
Не помогало. Жажда наживы оказывалась сильнее страха перед наказанием. Немецкие солдаты продавали или обменивали не только личное имущество, но и свое продуктовое и вещевое довольствие. Не брезговали даже рублями, про рейхсмарки я уже не говорю.
Поначалу обменный курс был десять рублей за одну рейхсмарку, но потом он поплыл, причем – в сторону удешевления немецкой валюты. Мой извозчик советскими дензнаками тоже не пренебрегал, хотя и предпочитал немчурские. Охотно брал и ювелирные изделия. Видать, набивал кубышку про черный день. Неясно, правда, как он ее собирался сохранить? Здесь зарыть или забрать с собой?
Бочком бочком я пробрался вдоль постепенно затихающей улицы к Soldatenheim – солдатскому дому. Понятно, что к самому зданию, где расквартировывались германские военнослужащие, в основном – из люфтваффе, следующие через Псков транзитом на фронт, я не совался. Остановился напротив, сделав вид, что раскуриваю папироску. Это был парольный сигнал. Через несколько минут ко мне подкатил кюбельваген с поднятым верхом.
Я нырнул в его салон. Водила, ни о чем не спрашивая, рванул вперед. Мы покинули самые людные места и только тогда он притормозил. Я вынул из кармана заготовленную купюру в десять рейхсмарок. Он покосился на нее и пробурчал по-немецки:
– Надо добавить!
– Имей совесть, Ганс! – возмутился я. – Добро бы за «Мерседес», а то – за «лоханку»!
«Лоханкой» кюбельваген называли сами немцы. Мы сторговались, когда я предложил вместо десяти рейхсмарок двадцать оккупационных. Водила взял десятку, жалуясь на то, что скоро прибудет новый комендант, который закрутит гайки, и бензин будет уже не достать.
Пока Ганс бухтел, его тарахтелка приближалась к окраине города. Понятно, что до самих складов мы доехать не могли. Нас тормознули бы на ближайшем блок-посту для проверки документов. Даже не взирая на наличие у обоих ночных пропусков, жандармы могли заинтересоваться куда это на ночь глядя немецкий солдат везет какого-то подозрительного русского? Поэтому я отдал деньги Гансу и выбрался из его автомобильчика примерно за километр от цели.
Склад, где немцы хранили бывшее в употреблении армейское и госпитальное имущество, охранялся плохо. Для серьезных воров он интереса не представлял, а для того, чтобы в склад не проникли местные жители – оголодавшие и обносившиеся – достаточно было полицаев. А те тоже не слишком проявляли бдительность. Один часовой стоял возле единственных ворот склада, а двое других должны были патрулировать периметр.
