А на самом деле он, похоже, подозревает Женю.
Эля вздохнула, встала, пошла и достала сигареты. Она стала курить после того, как погибли родители. Валентин Самуилович ее за это журил, а то и вовсе отчитывал – и Элина, в конце концов, бросила. А теперь ее ругать некому.
Разве что Петр Тихий высказывает недовольство.
Да еще Женя заявил, что у нее сигареты очень вонючие. Да что бы он понимал.
Женя, похоже, и в самом деле мало что понимает. Теперь Элине думалось, что Валентина Самуиловича можно понять в отсутствии желания общаться с сыном. Женя был все же человек малоприятный – нытик с тягой к склочности. Одно из самых неприятных сочетаний. Впрочем, как знать, каким бы вырос Женя, если бы его родители не развелись, или Валентин Самуилович бы больше принимал участия в жизни сына? А каким человеком стала бы сама Эля, если бы не осиротела в двадцать лет?
Никто не знает этого доподлинно.
Но одно Элина знала твердо – Женя не мог быть убийцей. Не мог. Но ее слово ничего не значит для большого хмурого следователя по имени Петр Тихий.
И имя ему подходит. Короткое и резкое. Как щелчок взведенного курка. А вот фамилия – нет, не подходит. Хотя... говорят, самые страшные люди – тихие. Про них никогда не знаешь, что они думают. Вот про Петра Тихого точно невозможно понять, что он думает. Как он ведет расследование, какие принимает во внимание факты? И к каким придет, в конце концов, выводам?
Элина вздохнула. И все же, несмотря на все сложности и неприятности с Женей, Элина была ужасно рада, что завтра увидит этого так странно волнующего ее человека – Петра Тихого. Пусть и в сопровождении каких-то там криминалистов.
Может быть, испечь чего-нибудь завтра? Ну, просто потому, что не пекла ничего давно. Ничего такого.
Ничего такого, думала Элина, стоя через пару минут перед шкафом. И надеть совершенно нечего. Ничего нового нет. Кроме купленных в припадке безумия белых кружевных прозрачных трусов. Но не в них же Тихого встречать? Хотя она пообещала сделать что-то, чего с ним раньше на допросах не происходило. Вряд ли он допрашивал женщин, одетых только лишь в кружевные трусы. Правда, такие женщины в его жизни наверняка были – но не может быть, чтобы он их в этот момент допрашивал.
Эля почувствовала, что щекам становится горячо. Петр Тихий уже не в первый раз становится причиной ее горящих щек. Элина решительно закрыла шкаф. Черт с ним, с Тихим. Криминалисты же ни в чем не виноваты, чтобы устраивать им такое испытание.
***
– М-м-м… – протянул Макаров таким тоном, будто кушал что-то вкусное.
– Что там?
– Тихий, сколько раз тебе говорил – не лезь мне под руку, когда я работаю! – безо всякого пиетета огрызнулся криминалист. А потом с торжествующим видом упаковал что-то в пакетик для образцов.
– Ну?!
– Подождем результатов экспертизы… – нарочито медленно проговорил Макаров, убирая пакет в алюминиевый чемоданчик.
– Да скажи хоть, что там!
– А то ты не видел.
– Не видел! Ты же сказал не лезть под руку!
– Ладно, – смилостивился Макаров. – Волос там. Явно человеческий.
– Седой? – Петр мгновенно вспомнил наружность покойного профессора.
– Нет, не седой. Какой-то темный.
– Прямо черный? Принадлежит брюнету? Или темно-русый?
– Слушай, отстань ты от меня! – снова закипел Макаров. – Просто темный. Черный или темно-русый – это я тебе сказать не могу. Не седой, не светлый и не рыжий, – Макаров ехидно кивнул на шевелюру Петра. – Остальное – при экспертизе.
