– Ну что, вы будете меня сегодня целовать?
Она вдруг улыбнулась. Какой-то странной, совсем другой улыбкой. Петру непонятно почему, но показалось, что грустной. Как будто Элина знала что-то такое, чего не знал он. О них двоих.
Так, нет никаких «них двоих».
Элина подняла руку и коснулась пальцами уголка своих губ. Петр вдруг обратил внимание, какие у нее руки. Для ее изящного телосложения – крупные, с длинными сильными пальцами. Такие при всем желании не назовешь дамскими пальчиками. Это руки скульптора – вдруг подумал Петр. Что он знает о работе скульптора? Ни хрена.
Элина покачала головой. Отрицательно.
– Не буду. Зачем повторяться? Я придумаю что-нибудь новое, другое, чего с вами еще не происходило на допросах.
– Вам придется постараться.
– Я постараюсь.
А все же разочарование отчего-то кольнуло. Это почему мы не хотим целоваться, а, Элина Константиновна?
***
– Чем нас порадовала вдовица?
– Иконами.
– Благословила? – хохотнул Арсений.
– Именно. Троеперстно. Точнее, пятиперстно.
– Ничего не понял! – честно сознался помощник. – Тут, кстати, криминалисты звонили по поводу завтра. И у них я тоже ничего не понял.
– Ты сядь. Я сейчас объяснять буду.
***
– Иконы… – выдохнул Арсений. – В сейфе. Охренеть. А брильянтов в стуле у них там в квартире нет? С дореволюционных времен?
– Я про янтарную комнату спросил.
– Тоже вариант, – ухмыльнулся Арсений. – Петр Тихонович, нам что-то надо с Поварницыным решать. Он сегодня приходил, домой просится. Отпускаем? Или запираем?
– Дилемма, – вздохнул Петр. – Жидковато у нас оснований для заключения в ИВС. Боюсь, прокурор не одобрит.
– Что вы, Петр Тихонович, вас прокуроры любят.
– Что я, девушка, что ли, чтобы меня любить. Меня только один прокурор любит, да и то, просто потому, что ему деваться некуда.
Арсений рассмеялся.
– Как у Павла Тихоновича дела?
– Сажает в поте лица. Ему только лопаты в руках не хватает.
– Это хорошо, что сажает. А то обидно, понимаешь – мы их находим, арестовываем – а они потом отпускают! Так что с Поварницыным – закрываем?
Петр потер лоб, вздохнул. Отчего-то вспомнились слова Элины про бедного мальчика и факты его биографии.
– Отпускай под подписку о невыезде. Пусть дует в свой Оренбург и из-под маменькиной юбки – ни ногой!
– Понял.
***
Элина сидела у окна в своей излюбленной позе – положив подбородок на колено согнутой ноги. За окном сгущались сумерки. Уже довольно ранние. Незаметно подкралась осень.
Он завтра приедет. Этот хмурый неулыбчивый большой мужчина.
Следователь Петр Тихонович Тихий.
Когда он сегодня спросил: «Целовать меня будете?» – у Элины вдруг сильно забилось сердце. В этот момент она отчетливо поняла, что хочет его поцеловать. А еще больше – чтобы он ее поцеловал. Обнял своими большими сильными руками, прижал к себе и поцеловал.
В нем слишком много мужского. Запредельно много. Словно напоказ. Этот высокий рост, широкие плечи, сдержанность и какая-то будто нарочитая грубость. И даже профессия у него очень мужская. Суровая. Все вместе это оказывало на Элину просто какой-то сногсшибательный эффект.
Все дело в том, что в ее жизни не было таких мужчин. Да вообще никаких мужчин не было. Как там она думала недавно – сначала мальчики, потом старики. Из пионеров в пенсионеры.
Поэтому ее так ведет от Тихого с его зашкаливающей мужественностью и брутальностью. А ведь он, между прочим, подозревает Элину в убийстве. В убийстве ее собственного мужа. Только Эле теперь казалось, что он это сказал нарочно – что подозревает ее больше всех. Чтобы подразнить. Или чтобы посмотреть на ее реакцию. А на самом деле…
