Под моими данными она начертила квадрат, в нем какие-то цифры, и уверенной рукой начала размашисто рисовать зигзаги. Ее светлые глаза, серые, как зимнее небо, смотрели далеко вглубь моих глазных яблок. Казалось, острым взглядом медиум рассекает мои зрительные нервы, лишая зрения. Затылок пронзила вспышка непонятной боли. Голова стала тяжелой, будто у меня случилось переутомление. Так бывает, когда не спишь двое суток подряд, готовясь к важному экзамену. Мозг совсем перестал воспринимать информацию, в глазах появилась сухость из-за редких морганий. Сейчас мне хотелось лечь на мягкую подушку и уснуть.
– А у тебя за родителей переживания. И небезосновательно. Но ты не думай. Без тебя справятся.
Страх сковал мою душу и взял в плен мысли. Я жадно впитывала все, что говорила экстрасенс-медиум.
– Мальчишки-то тебя не слишком волнуют. Больше за учебу радеешь. Молодец, – бабка сделала паузу, пригвоздив меня к стулу каменным взглядом. – Спросить хочешь, вижу. Вопрошай.
Мои мысли вмиг разлетелись. И я ляпнула первое, что пришло на ум:
– А парень появится?
Бабка, глядя строго мне в глаза, пожирала мою радужку своими расширившимися зрачками. Ее глаза скрыли свой цвет, поскольку теперь на меня взирали полностью черные зрачки.
– И да, и нет.
– То есть как?
– Так. Есть он, и нет его.
Я совсем запуталась.
– Мы знакомы?
– Нет. Но ты его видела. И он тебя. Он тебя видел даже чаще.
На меня обжигающей волной нахлынуло волнение. Вдруг глаза Ефросиньи стали острее, чем только наточенные ножи, отчего я почувствовала, что скоро лишусь чувств.
– А все не так просто у тебя. Не простая ситуация ждет. Один на миллион ситуация. Редкая. Опасная.
– Он опасен?
– А это ты узнаешь позже.
Пламя свечи, стоящей перед нами, задрожало. Но ветра здесь не было и на свечку никто не дул.
Лицо медиума сморщилось. Теперь Ефросинья Арнольдовна не напоминала красавицу, она стала кем-то или чем-то, от чего мы с Машкой, не сговариваясь, прижались спинами к стульям. Я схватила Машу за ледяную руку.
– Ему нужна твоя помощь, девонька. И ты поможешь. Но это опасный путь, нелегкий. И общение непростое.
Свеча мерцала, как бешеная. Ее огонь заплясал в разные стороны. Дымок поднимался все выше и выше, едва ли не достигая потолка. Где-то скрипнула половица.
– Ему нужна помощь! – жутким голосом вскричала бабка, ударив по столу. – ПОМОЩЬ! ПОМОЩЬ!!! – рычала она нечеловеческим голосом.
Мы с Машкой испуганно подскочили и понеслись к двери.
Не помня себя, неслись прочь по ухабистой проселочной дороге. Резкие порывы ветра выбивали весь воздух из груди, мешая дышать размеренно. Грудь дико вздымалась и опускалась. Сердце вырывалось из сдерживающих его оков.
Небо, заполненное грозовыми облаками, разверзлось громом. Вдалеке сверкнула молния. Свернув за угол последнего поселкового дома, мы ринулись мимо указателя к остановке. В лицо хлестал дождь, а я и не заметила первых капель. И совершенно забыла о том, что в рюкзаке лежит зонт. Оказавшись под козырьком остановки, мы пытались отдышаться, согнувшись пополам. У меня кололо левый бок.
– Мы ей не заплатили, – прохрипела Машка, бросив темную сумку на лавку и усевшись на нее.
Даже в критической ситуации, Игнатьева оставалась леди, которая страшно боится замараться. Мало ли, кто на этой лавке до нее сидел? Или стоял? А, может, на нее плюнули! Игнатьевские мысли именно такие.
– Плохо. Но не возвращаться же нам! – я опустилась рядом с подругой. Ноги гудели, как будто без тренировки пробежала стометровку на «Раз! Два! Три! Беги!», в борьбе за минимальный результат.
