– Хозяина знаешь, Поликарпыч? – шепнул я Сохатому.
– Кажись, не встречался.
Мы подошли вплотную, лицом к лицу, поздоровались. Крестьянин снова окинул нас оценивающим взглядом, ответил внушительным басом:
– Пожалте, добрые люди… Чиво изволите?
– Ваша мука заинтересовала. По виду – хороша!
– О! Такой цены нету.
– Так продаёте же, стал быть, что-то стоит.
– Известно, конечно, чиво тут скрывать, своя, не краденая, – крестьянин дородно покряхтел, погладил ладонью волосатую щеку. – Три целковых… за каждую пудовку.
– Не дорого?
– Бог Господь видит-знает… Мучка отменна, нету подобной в округе, а такова дюже стоит, добрые люди.
– Не по карману всякому, – заговорил Поликарпыч. – Где я, к слову, возьму такие деньги?
– Хозяин барин… Не принуждаю. Сегодня не продам, завтра раскупят. Ноне пшеница в нашей Сибири – штуковина модная. Всяк десятину-другую иметь её желает, да семя нету. Гибнут посевы.
– От чего так?
– А всё от одного – не вызревают… Понавезли переселенцы всякого семя, возликовали, на плодовитых новых землях ратовали получить стопудовый урожай. А морозец – бац и готово, остались ни с чем, рожью снова пашню позанимали. Вон как ею весь торговник позаполнили.
– А вы как сподобились вырастить пшеницу?
– Я-то?.. Слышать намерены?
– Любопытно.
– Долго сказывать придётся.
– Мы народ неспешный. И на базар для того пришли, чтоб посмотреть да послушать.
– Только нету, видать, никакого резону терять время – от моего сказу вам проку не станется. Позабавитесь и весь прок… Тому гутарю, что дозволено, кто покупает, а другим незачем.
– В таинстве держите своё дело?
– Да какое тут таинство?! Раз продаю…
– Продаёте муку… Надо б семена. Хоть скажите, где проживаете? В гости нагрянем – полюбоваться посевами.
– Проживаю неблизко, дорогие люди. Есть в верховьях Нии большая долина. А вокруг – горы и тайга. Тайга и горы… Хватит сноровки добраться – прошу милости.
– Не пожалейте горстку пшеницы – одолжите.
– Там видно будет, как приедете…
– Сами не привезёте? Много не надо. Одну горсточку…
– Чудак, гражданин! Что вам одна горстка.
– Для разводу… На семя.
– Э-э, Данила Севастьянович Егоров не мелочится. Привезёт – так воз. И покупайте. Прошу. А пригоршнями сам не беру и других не поважаю. Так смешно и стыдно, – крестьянин умиротворённо хохотнул, погладил ладонью бородку и было заметно по всему его поведению, что он чтит своё крестьянское достоинство и хозяйскую сметливость.
– Нам много не нужно, Данила Севастьянович. Горстку, – повторил я.
– Милостыню просите! Как нищий!
Мою просьбу он посчитал за коварный подвох и страшно рассердился, отослав нас с Мироном Поликарпычем ко всем чертям.
Возвратился с базара в плохом настроении, но не без надежды побывать когда-нибудь в верховьях Нии. Авось удастся встретиться с тем крестьянином и посмотреть на его таёжные поля, если поведал обо всём правду.
К моему приходу с Нии Маргарита приготовила сюрприз. Стою на крыльце, вываливаю из сумки в корзину хариусов, а из сеней так и пышет духом какой-то стряпни. Слышу, Маргарита кличет:
– Рыбак, прошу завтракать!
– Чего-то напекла?
– Побыстрее! Остынет.
Удивился: на столе – румяные блины из пшеничной муки! Откуда? В доме, хоть по моему положению и следовало, её пока не водилось. Зерно на помол не тратил – припасал для научных занятий.
Пытаюсь дознаться, где взяла хозяйка муку, а Маргарита подзуживает:
– С твоего поля, Осип. Нагребла зерна да смолола.
